День да ночь

- Ага, тебя наблюдать, так у тебя и нос уведут. Будешь без носа ходить, людей пугать, - погано было на душе Исаева, так что он все хорошие слова позабыл. - Правильно нам старшой фитиль вставил. И не так еще мог бы врубить - пожалел. До светла часа два осталось. Дремать будем, на том свете проснемся. Никаких часовых и никаких наблюдателей. Все наблюдаем. Савельев и Беленький, - на левый фланг. Ворон не ловить! Смотрите, чтобы под обрывом у вас никто не прошел. Если что заметите или услышите, сразу доложить. Забросаем гранатами, - повторил он указание старшего лейтенанта. - Герасимов и Сомов - на правый фланг. Наблюдаете в сторону орудия. Если фрицы к нему подадутся, открывайте огонь. Остальные наблюдают по фронту. И чтобы муха не пролетела. Если кто задремает - не обижайтесь...

* * *

- Слышите? - спросил Хаустов.

- Идут, - подтвердил Ракитин.

- Как там у других? - задал лейтенант вопрос, на который Ракитин ответить не мог.

- Что у других? И у других все в порядке, - рассудил он.

- Сходить, что ли, к ним, посмотреть? - Хаустов чувствовал, ответственность за все орудия, хотя и собирался, как посоветовал ему Кречетов, оставаться возле этого, на самом опасном участке.

- Чего вы туда пойдете, - вспомнил Ракитин просьбу старшего лейтенанта придержать комбата. - Отсюда наблюдать за боем лучше. И потом, у меня к вам есть вопросы...

- Какие вопросы? - обрадовался Хаустов. Не знал он, чем заняться. Пытался сообразить, как руководить огнем батареи, если она так растянута по фронту. Но сообразить не мог. У соседнего орудия его команду не услышат. Что уж говорить о дальнем. Да и темно... Он их не видит, они его не видят. Связи никакой... В училище им подобных вводных не давали. Оно и понятно. Комбат на то и нужен, чтобы батареей командовать. Этому и учили. А здесь все по-другому, все неправильно... И на прямой наводке... Что тут комбату делать?

Ракитин про вопросы ляпнул. Не было у него никаких вопросов. И что спросить у лейтенанта, он не знал.

- Вы определили скорость огня - десять выстрелов в минуту, - Мы и быстрей сумеем. А можно? - задал он дурацкий вопрос.

Хаустов принял всерьез.

- Если дело того потребует, конечно, - разрешил он.

- Ясно. И вот еще, - мучительно соображал Ракитин, чего бы еще спросить. - Подменят нас завтра? Обещали подменить.

- Раз обещали - должны, - разъяснил Хаустов.

Вопросы у Ракитина иссякли, и не до них было. Гул моторов становился все громче.

- Идут, - сказал он лейтенанту. - Скоро начнется.

Солдаты вначале прислушивались к разговору начальства, потом поняли, что разговор пустяшный, и занялись своими делами. Лихачев крепко, рука уже устала, сжимал рукоятку, готовый по команде Ракитина открыть замок. Опарин нянчил снаряд, перекладывал его из руки в руку. Бабочкин и Дрозд открывали ящики. И все прислушивались к нарастающему гулу танковых моторов.

* * *

По дороге двигалась темная металлическая громадина. Не машины, не отдельные танки, а что-то единое целое, большое, тяжелое и бесконечно длинное. Оно громыхало и скрежетало, сотрясало воздух и землю. Стены неглубокого окопа, в котором стояли Афонин и Бакурский, тоже дрожали. Попробуй останови такую громадину! Сюда бы дивизион крупнокалиберных гаубиц, и разметали бы они это стальное чудовище на рваные куски. Сюда бы звено "ИЛов". Они бы его проутюжили, придавили к дороге и смешали с землей. Сюда бы наши тридцатьчетверки. Ударили бы они по этой колонне и пожгли ее.

Не было здесь ни гаубиц, ни "ИЛов", ни тридцатьчетверок. Встречали ее только три 57-миллиметровых пушчонки да полсотни плохо обученной пехоты.

А до того, должны были, хоть на минуту, хоть на полминуты, остановить эту бронированную громадину, оснащенную пушками и пулеметами, Афонин и Бакурский. Никаких у них снарядов, никакой брони. Один в шинели, другой в гимнастерке. Ручной пулемет у них, автомат да ракетница. И фугас из трех гранат на дороге.

- Д-д-дура... ж-ж-железная... - вполголоса выдохнул Бакурский. Бакурскому сейчас было хорошо. Все рассказал Афонину и с жизнью простился. На душе стало легко, и никого он не боялся сейчас: ни бога, ни черта, ни фашистских танков, ни автоматчиков.

- Заломаем, - так же тихо ответил Афонин. Хотя кто тут мог услышать их в нарастающем металлическом грохоте.

- Ма-ма-ма-махина...

- Ничего... Не дрефь, заломаем, - Афонин подался вперед, чуть ли не лег на бруствер, вглядывался в темноту.

Ночь была темной, темней некуда, но он, вроде, видел эту ползущую по дороге махину, чувствовал ее, будто рукой дотрагивался до холодной шершавой брони.

До места, где находился фугас, переднему танку оставалось совсем немного. Секунды. Они текли медленно, медленно. И Афонин не торопился. Афонин умел ждать.

- По-по-пора... - подсказал Бакурский.

- Погоди...

Секунды растягивались... Последние метры были особенно длинными...

- Пригнись! - Афонин решил, что пора. Одной рукой он сильно надавил на плечо Бакурского, другой потянул провод и тут же опустился на дно окопа.

Рвануло не так сильно, как ожидали солдаты. Но и не слабо: со стен окопа посыпался песок, и над головой прошелестели осколки.