День денег. Гибель гитариста. Висельник

Кстати — а почему? Конечно, элемент его мужского интереса ко мне отрицать нельзя. Но в этом ничего такого нет. Он здоровый мужчина, а в беседе каждого мужчины с каждой женщиной (равно как и наоборот) всегда присутствует некий сексуальный элемент: в слове, в жесте, во взгляде. Так что Сергей просто раздул из мухи слона, провел меня как дурочку, основываясь на обычном человеческом знании.

Стыдно!

Если б только не странный гнев Александра Сергеевича, если бы — потом не его желание остаться наедине с собой: будто ему неловко передо мной, будто он сам уличил себя в чем-то…

И почему так хочется вот сейчас, среди ночи, позвонить Сергею? Пусть объяснит! Но — что объяснять? Глупый и мучительный, однако, вопрос — в котором нет конкретного вопроса, а только тревога, непонятная, сосущая…

Я думал, она помчится к майору Петрову завтра же, но она позвонила лишь через неделю. Я было подивился крепости ее характера, но все выяснилось бытово, просто: Александр Сергеевич на неделю уезжал к родственникам в деревню. Сельский выходец, значит. Значит, самородок вдвойне и втройне.

Этих ехидных слов я Нине не сказал. Всему свое время.

Она была радостной.

— Вы знаете, Александр Сергеевич много о вас думал и решил, что был неправ. То есть он не совсем точно выразился. Он просто боится, что вас ждет что-то страшное, вернее, вы этого ждете, а тот, кто ждет — дожидается, тараторила она, боясь позабыть веские точные слова, обдуманные майором Петровым в деревне за окучиванием картошки или мичуринской прививкой рябины черноплодной к дроку дыролистному. — Он просил не обижаться на него и, если хотите, прийти поговорить, просто поговорить, не как с пациентом, а как с интересным человеком, которого он не до конца понял.

Она даже выдохнула после этого длинного периода — словно вынырнула из воды. Я же, не успела она закончить, все понял. Нет, не умница Александр Сергеевич. Он просто — хитер. По-деревенски хитер. Он понял, что свалял дурака, и решил, что пока — пока — лучше этого парня держать на глазах. Слишком опасен. Вон и Нина прискакала и первым делом: вопросы о нем. Обмишурился, промаху дал. Впустую проквакала его жаба, не перевесила интереса Нины к страшному человеку. (Хотя ведь, сучий хвост, ведь усмотрел что-то, значит, не без способностей, не без чутья. Я сам с чутьем, но таких способностей не имею. А он в самую середку заглянул. Но — никогда не допрет до конкретного: что хочу убить ее — и почему мне это нужно.)

— Я бы рад сходить погоститься, — сказал я Нине. — Но я неделю никуда не выхожу. И никого не хочу видеть.

— А ваши дела? У вас же…

— К черту дела.

— Слушайте, но это же серьезно. То есть не так серьезно… Астено-депрессивный синдром, обострение или что-то. Я бы вам советовала в клинику лечь. Я серьезно говорю.

— Пошла ты со своей клиникой, дура! — вяло сказал я и бросил трубку.

Были звонки. Не подошел.

Адреса она моего не знает — вот что плохо. Сейчас примчалась бы. Надо при случае сообщить адрес.

Звонки с разными промежутками раздавались в квартире весь день. Потом я узнал, что один из звонков обошелся мне в полмиллиона убытка. По масштабам 94-го года — не так уж много. Но и не двадцать копеек.

Вечером я все же снял трубку.

— Мне, собственно, наплевать, тешьте свою тоску, — сказала Нина. — Я просто подумала: у вас и жрать-то нечего. Мне и на это наплевать, примите как инстинкт женщины, которая не может не думать о голодающем мужчине — хотя он ей совершенно посторонний.

— Не беспокойся, с голоду не помру.

— Идиот какой-то, — сказала Нина. Я чуть не задохнулся от счастья и нежности — впервые. Именно так она сказала: «идиот какой-то». Так о близком говорят, о муже, о женихе, о любовнике, о друге — меня все устраивало. Бог послал мне этого Александра Сергеевича, как он мне все облегчил, как он мне помог! В День советской милиции — или такого праздника уже нет? — ну, российской! — поставлю свечку во здравие Александра Сергеевича Петрова, майора в отставке, художника, поэта, барда, замечательного человека!

— Ну хорошо. Я скажу, что жрать нечего. Ты хочешь что-нибудь принести? Это опасно. Я наброшусь на тебя. Ясно?

— Тогда вы симулируете. В таком состоянии не набрасываются.

— У меня особый случай.

— Вы весь — какой-то особый случай. Я вас не понимаю.

Ах, девушка какая хорошая! — даже мыслей своих скрывать не умеет. Тут я подумал, что соврал. Мысленно соврал — фразой этой и интонацией. Потому что фраза и интонации были как о посторонней. Или еще я это называл: объект. А было уже — другое.

И я сказал: