День денег. Гибель гитариста. Висельник

— Я поняла. Ты все выдумал. И ты не физик-математик. Ты бывший актер. Тебя выгнали за профнепригодность: в каждой роли ты пересаливал и переигрывал.

Девочка моя, она говорила это красиво, умно, тонко — а всего-то двадцатъ один год. Но не зря же я утверждал — или кто-то из мною прочитанных, — что и в двадцать, и в тридцать лет женщины одинаково умны, когда говорят с мужчиной. Особенно если он нравится. Все-таки я усадил ее в кресло для утопающих — и утонул сам. Молча разглядывал ее. Боже мой, эта шея, эти волосы, эти руки — все скоро умрет. Ведь скоро. И это обязательно, потому что она уже не просто нужна мне. Я ее не отпущу. Может, это влюбчивость (как слезливая сентиментальность у кровавых диктаторов), но я уже в нее влюбился — и по-настоящему, и поэтому нет того, чего бы я сейчас не мог сделать. Даже самое невероятное — не трогать ее — могу.

— Шампанское-то будем пить или как? — спросила Нина. Шампанское на девушек хорошо действует, расслабляет, они податливыми становятся. А клятвы свои страшные можешь забыть.

Я оторопел.

Она взяла телефон.

— Мама? Все нормально. Да нет, ничего. Она перенервничала просто. Но сейчас еще тяжело. Плачет. Утром? Не знаю, я позвоню еще.

И мне:

— Лучше, конечно, без шампанского. Чтоб чувствительность не притуплялась.

— Ты в этом хорошо разбираешься? Есть опыт?

— Кое-какой. А главное — я вообще не пью. Не переношу алкоголь. Так, деловито осмотрелась она. — Ванная там. Что ж не показал? Другим-то показывал? Что там, голубой кафель, мрамор, зеркала?

Она засмеялась и пошла в ванную.

Под шум воды я думал: вот те на! Или я в ней напрочь ошибся — или влюбилась она в меня? Или вообще неизвестно что. Я-то планировал как? Выпьем шампанского, потом я-таки приближусь к ней, в танце ли, в другом каком занятии, возьму в руки, начну заводить и доводить, а потом в бешенстве (на себя, мол, бешусь!) — выпровожу. На другой день она явится. Ну или через день. А тут — будьте любезны, вариант, какие бывали не раз. Она в ванную спокойно, потом я в ванную — спокойно, потом в постель, заниматься друг другом с душевной скукой — но для здоровья, говорят, полезно, и сон после этого хороший, а то мы ж невротики все, на снотворных все…

В общем, я даже растерялся. И настолько тупо соображал, что приготовил слова: мол, ты что, девушка по вызову? марш отсюда и чтоб глаза мои!.. А потом? А влюбленность моя? Что, уже прошла? И я чувствовал — нет. Но что-то произошло. Не так я хотел.

Она вышла, завернувшись в большое махровое полотенце. Не успел я раскрыть рот, как она сказала:

— Ты же мне объявил: хочешь меня употребить, потому что если не употреблять, то любить надо, а любить ты не хочешь. Так вот. Чего-чего, а любви твоей я тоже не хочу. Страшный ты там или несчастный — не хочу. Но ты своего умеешь добиваться. Я тебе не верю. Договоримся так: ты меня употребляешь — и до свидания. И чтобы больше никаких звонков. Годится? Или я пошла. За помывку и пользование полотенцем могу заплатить.

Это был уже свет в окошке. Остается сказать: что ж, уходи. И еще что-нибудь добавить. Ну вроде: спасибо. Она: за что? Я, пожав плечами: не знаю… Но я — не сумел.

…Многоопытных ласк моих она принять не пожелала.

— Тебе будет хорошо. Как никогда. Как ни с кем… — шептал я.

— Посмотрим, — ответила она, чуть не лишив этим холодным словом мужского достоинства. Как же я ее убивать-то буду? — мелькнула дурацкая мысль. Поэтому я действовал, словно при убийстве: лишь бы скорей. (И крови поменьше.)

Кровь, однако, была.

— Ни фига себе, — сказал я, включая зачем-то свет и осматривая место происшествия.

— Именно так, — сказала она. — Потуши свет, дурак, или отвернись хотя бы.

И ушла в ванную. А потом молча легла спать в другой комнате на мягком диване (я укрыл ее уже сонную), а утром, проснувшись раньше меня, исчезла.

— Понимаешь, — говорила она через две, кажется, недели, когда я ее измучал-таки расспросами о первой ночи, — я решила так. То ли ты психопат, то ли хитроумный бабник — какая разница? Мне двадцать два скоро, подруги давно и замужем, и любовники у них, а мы с Сережей, парочка влюбленная (будто бы — добавила в скобках), всё ходим, за пальчики держимся. Он пытался два раза — одна суета, стыд, он закомплексованный, сопит и битых часа два бормочет: сейчас, сейчас… Вот… А я хотела этого знания. Этого опыта. И просто — как женщина. Пора. Присматривала. Правда, меня больше устраивал вариант случайный. Чтобы виделись в первый и в последний раз. Тут ты. Сначала ничему не верила. Потом поверила. Потом опять не верила — когда приехала к тебе. Теперь — опять верю. А ведь было дело — с Петровым готова была. Ты слышишь меня? Понимаешь меня? Я тебе верю, это очень важно. Я верю.

— Чему?

— Ну, что нужна тебе. Что…

— Влюбился?

— Скажем так… Ну и я немножко. Вон ты какой. Красивый, умный. И богатый даже, хотя это дело пятое. Но, в принципе, я не чистоплюйка, я и с богатым и красивым переспать могу. Хотя мне больше бедные и уродливые нравятся.

Она смеялась. Я целовал ее пальцы. По одному.