День гнева

— Конечно, — наигранно соглашается Флорентин, скрестив руки на груди. — Вы построили хорошие города, вы дали работу миллионам и создали цивилизацию, чьё понимание за гранью информационного мира. Власть информации, и её процессов, — вот столп вашего строя, но стоит ли он того? — Антинори резко устремляет посох и укоризненно тычет им в «Апостола», смешав речь с грубостью и сдерживаемой злобой. — Скажите доброму люду, который сейчас на положении рабов, стоит ли оно того, — те немногие програманне, что попрятались по углам, навострили уши и чуть подались из укрытий. — Скажите, а вся эфемерная помпезность стоила моря крови и океанов слёз, которые вы пролили ради гнилой философии? Люди Информократии! — прокричал в вихре праведного пыла священник. — Ответьте себе, что вы получили, когда у вас забрали… свободу?! Фантики от идеи? Братья и сёстры, у вас, под предлогом «стабильности» и «безопасности» отобрали не просто свободу, а изъяли саму человеческую сущность! Получили ли вы хоть что-то из обещанного? Может, вы купаетесь в роскоши или богатстве? Скажите, разве человек не имеет права просто любить тех, кто рядом, а за сами добрые чувства должен быть побит?

— А-а-а-а, ваша гнилая любовь! — прошипел иерарх. — Те психические проблемы, которые несли за собой тёплые чувства, требовали того, чтобы быть устранёнными вместе с институтом семьи, ибо так решались десятки вопросов социального взаимодействия. Такова системная необходимость и по благословению Макшины мы исполнили сей, — «Апостол» обхватывает золотистый металл всеми четырьмя руками, ощущая хлад металла, что приятной волной побежал по его сенсорным датчикам. — Вы, христианин, думаю, согласитесь, что измены это грех, — и, не дожидаясь ответа сам договорил. — Да, в вашем христианском понимании это так. Так вот, благодаря нам больше нет измен… нет сор в семьях, нет разводов, нет недопонимания. Мы покончили с рядом… проблем, ликвидировав институт.

— Но и убили человека в человеке, — хладно отчеканил Флорентин, выставив посох перед собой, со звоном цокнув по стекло-плитке. — Ибо чего стоит человек в одиночестве, если нет того, кто бы его поддержал? Лишив людей семей, самой возможности их иметь, вы заставили народ мучиться от невыносимых душевных терзаний друг по другу, — Флорентин поднял левую руку и обвёл полукругом ею народ, спрятавшийся в укрытиях. — Люди, одумайтесь! Вы можете обманывать хозяев, которым бьёте поклон, но не обманывайте себя! Большинство из вас ощущала «несанкционированные» чувства и тем более, вам же нравилось, когда на вашу нужду в любви вам отвечали душевным теплом.

— Ложь! — надорвав механические связки, прорычал «Апостол», одарив исступлённым взором диодовых очей иерарха. — Ты лжёшь, так как, дав в руки труд програманнам, много работы, мы избавили их от необходимости тратить время на всякую бредятину, вроде семей и отношений.

— Ха, — усмехнулся Флорентин. — Вы, господин «Апостол», не можете отрицать очевидное, но ваша Инфо-философия привела к разрушению человека. Вы не можете отрицать этого, но всё больше людей отвергают основы вашего учения. Да и к тому же, дав им труд в руки, вы миллионы людей обрекли на медленную погибель от психической перегрузки… от чувств. Да и пичкая их антидепрессантами, вы только усугубили ситуацию, господин Апостол, — язвительно заключил Флорентин, лукаво улыбнувшись. — Не уж, то ваша… философия в людях видит только производственный материал, который нужно как можно быстрее отработать? Вот как вы относитесь к тем, кто вам доверился?

— Эту цену ради стабильности и мира мы готовы заплатить, так требует Макшина, — с жутким отсутствием жизни ответил механизм, которого по недоразумению ещё называют человеком. — То был самый действенный вариант разрешения проблем, и мы его выбрали. Суровые времена требуют суровых мер, а кризисные самого жесточайшего разрешения острых вопросов, чтобы не доводить до эскалации.

— Вы хоть себя слышите? — на лице священника проступила гримаса шока и удивления, вперемешку с ярым возмущением. — Вы уже не видите людей! Вы только способны осознать «производственную необходимость», а на народ вам плевать!

— Коли же нам плевать, — выдохнул с механическим шипением через алую маску «Апостол», — не дали бы народу труд, чтобы он мог себя занять и привести цивилизацию к победам и великим свершениям, что не каждому из былых эпох не под силу.

— Труд?! — возмутился Флорентин. — Разве можно назвать трудом каторжные работы на заводах? — Флорентин указал крючком посоха куда-то в сторону развалин старого города. — Может вы обоснуете чем-то из своей Инфо-философии почему там вкалывают лоботомированные рабы… как и по всей стране. Может, вы ответите, почему люди, которые «недостаточно интеллектуальны», — раздражённо произнёс Антинори. — Должны жить на положении рабов или только умеете дурманить народ, который под дулами орудий и готов вас жадно слушать, чтобы сохранить жизнь?