День гнева

Синдре не вынес бы этого, не будь скаутов и миссии. Чтобы выжить, ему было нужно человеческое общество, вера и… Бог. Тот, который придавал Синдре сил. При этом по какой-то непостижимой причине Бог напрочь отказывался помогать ему, когда Синдре каждый день направлялся от школьного двора к остановке. В конце концов Синдре понял, что, пока он сам не приложит к тому усилий, ситуация не изменится.

Это было как ритуал. Гуннар Лидстрём возвращался из школы на том же автобусе, что и Синдре. Все остальные из его шайки, независимо от того, где жили и чем занимались после уроков, окружали Синдре, стоило тому выйти за пределы школьного двора. До остановки было каких-нибудь двести метров, которые Синдре преодолевал не меньше чем за четверть часа. Иногда они оставляли его лежать на тротуаре, отпинав до бесчувствия, и Гуннар первый убегал на автобус, который уходил без Синдре.

На уроках они не особенно его донимали. На переменах тоже. Синдре рано открыл в себе способность смешить людей и старался использовать ее в полной мере. Он импровизировал, выдумывал истории и ходил по школе окруженный стайкой поклонников. Возможно, это были не самые прилежные ученики и не самые авторитетные парни, но это ничего не меняло. У Синдре была своя публика, а Гуннар и его приятели избегали свидетелей. Особенно Гуннар, отец которого был присяжным в окружном суде и вообще уважаемым человеком.

Но чем больше смеялись на переменах поклонники Синдре, тем сильнее его избивали по дороге к остановке.

Итак, в восьмом классе, спустя две недели после начала учебного года и возвращания в ад, Синдре решил, что пора действовать.

Все произошло в понедельник. Когда прозвенел звонок с последнего урока, Синдре изменил привычный маршрут и, вместо того, чтобы со всех ног мчаться к остановке, отправился гулять в школьном дворе. Гуннар нашел его не сразу, и тут началась охота. Не то чтобы Синдре удалось на этот раз скрыться от преследователей, но некоторую фору он получил.

Синдре повернул не направо, к остановке, а в противоположном направлении, в сторону центра и Кунгсгатан. Они нагнали его только у «Сюстембулагета»[14]. Там на скамейке под деревом сидели четверо мужчин с коричневыми пакетами, в которых звенели бутылки.

– Какого черта ты задумал? – закричал Гуннар, порядком запыхавшийся за время погони.

Он покосился на мужчин под деревом, но тех, похоже, совершенно не интересовало, чем занимаются мальчишки.

– Эй ты, маленький засранец! – продолжал Гуннар. – Неужели ты думаешь от нас убежать? Это на твоих-то толстых ногах…

Тут Гуннар пнул Синдре так, что тот упал в канаву. Мужчины на скамейке заухмылялись. Спектакль обещал быть занятным.

Далее все повторилось как обычно – удары, тычки, насмешки. Под конец, когда Гуннар отвесил корчившемуся на земле Синдре такой пинок, что выбил весь воздух из легких и Синдре чуть не лишился чувств, один из компании на скамейке поднялся. Это был крупный мужчина, из-под его плаща выглядывал костюм, а руки были сжаты в кулаки.

– Парень должен уметь постоять за себя, – сказал он. – Этому нужно учиться.

Мальчишки поняли, что он говорит о Синдре. Но в этот момент Гуннар тоже узнал большого мужчину, которого выдал северный выговор.

– Ну, в общем… – пролепетал Гуннар, – мы просто хотели…

– А ты парень Свена, если не ошибаюсь? – повернулся к нему мужчина. Гуннар кивнул. – Ты тоже понял меня, что каждый должен уметь за себя постоять?

– Да… – протянул Гуннар.

– Поэтому я и оставил своего мальчика лежать, он не должен ждать помощи от старика-отца, – продолжал Харальд Форсман, который в тот день, как обычно, сидел на скамейке с приятелями возле «Сюстембулагета».

Неожиданно его тяжелый кулак взметнулся в воздух, и, оглушенный ударом в ухо, Гуннар тоже улетел в канаву.

– Так что ты сказал? – продолжал Харальд, почесывая руку. – Ты можешь постоять за себя? Или ты как твой бесхребетный отец, которому я тоже однажды начищу физиономию?

Гуннар лежал на земле и держался за ухо. По его лицу текли слезы. Компания его разбежалась, оставив Гуннара один на один с Харальдом Форсманом.

После этого случая Гуннар Лидстрём не трогал Синдре. О том, сказал ли Харальд что-нибудь отцу Гуннара, ни Синдре, ни Гуннар так и не узнали.

Этот случай пришел Синдре в голову в одно осеннее утро сразу после пробуждения. Синдре давно забыл о нем. Когда его спрашивали о детстве и отрочестве, он вспоминал школьные годы как радостные, беззаботные, что было, пожалуй, правдой, если не принимать в расчет период до того, как Гуннар потерял охоту над ним издеваться.

Синдре лежал в постели с закрытыми глазами. Он слышал, как рядом дышала Анна, как скрипели на ветру деревянные планки, которые всегда издавали такие звуки при минусовой температуре.

Ему всего-то был нужен план. Синдре позволил всему этому затянуться, окончательно запутавшись в цитатах, пророчествах и вещих снах. И каждым своим словом вплетал новую нить в эти сети. Чем быстрее крутился в них Синдре, попадая из одних женских объятий в другие, тем плотнее затягивался вокруг него кокон, так что теперь он едва мог дышать.