День, когда мы были счастливы

В следующий месяц Адди сосредоточился на работе, на своих еженедельных походах на почту и радиопередачах и газетах, которые доносили до него новости о войне. И все они были безрадостными. Непрерывные бои под Анцио и Монте-Кассино в Италии; бомбардировки южной части Тихого океана и Германии – Адди тошнило от всего этого. Единственная попавшаяся ему на глаза новость заключалась в том, что американский президент Франклин Рузвельт издал указ о создании Комитета по военным беженцам, на который возложили ответственность за «спасение жертв вражеского угнетения, которым угрожает неминуемая смерть», как гласила статья. По крайней мере хоть кто-то где-то пытается помочь, думал Адди, гадая, каковы шансы, что его родные окажутся среди спасенных.

Адди совсем пал духом, когда в дверь его квартиры в Копакабане постучал его приятель Джонатан.

– В следующие выходные я устраиваю вечеринку, – сказал Джонатан со своим изящным британским акцентом. – Приходи. Если я правильно помню, не за горами твой день рождения. Ты уже достаточно провел в спячке.

Адди протестующе махнул рукой, но не успел отказаться, как Джонатан добавил:

– Я пригласил девушек из посольства.

Его улыбка говорила: «Тебе не помешает свидание, братишка». Адди много слышал о девушках из американского посольства – в узком кругу экспатриантов Рио они были известны своей привлекательностью и любовью к приключениям, – но он никогда не встречал ни одну из них.

– Я серьезно. Приходи, – настаивал Джонатан. – Просто выпить. Будет весело.

В субботу вечером Адди стоит в углу квартиры Джонатана в Ипанеме, потягивая кашасу[114] с водой и время от времени вставляя словечко в общий разговор. Его отвлекают мысли о доме. Через два дня ему исполнится тридцать один. Халине, где бы она ни была, исполнится двадцать семь. Прошло шесть лет с тех пор, как они отмечали этот день вместе. Адди вспоминает, как в тот последний день рождения, двадцать пятый для него, они с Халиной провели вечер в одном из новых клубов Радома, где выпили слишком много шампанского и танцевали, пока не заболели ноги. Он тысячу раз перебрал в уме подробности того вечера, чтобы они не утратили четкости: характерное послевкусие лимонного бисквита, который они ели; ощущение ладоней сестры в своих, когда они танцевали; волнующий хлопок пробки второй бутылки «Рюинар», пузырьки, от которых щекотало в горле и через несколько глотков немел язык. В предыдущий вечер был Песах. Семья праздновала обычным шумным образом, сначала собравшись вместе за обеденным столом, а затем вокруг рояля в гостиной на Варшавской улице.

Адди взбалтывает напиток, глядя, как единственный кубик льда вращается в бокале, и гадая, думает ли о нем Халина где-то. Когда он поднимает глаза, его внимание привлекает фигурка в другом конце комнаты. Брюнетка. Она стоит у окна с бокалом вина в руке и слушает подругу – единственный островок спокойствия среди какофонии. Девушка из посольства? Должно быть. Вдруг все остальные в комнате становятся невидимыми. Адди рассматривает высокую стройную девушку, изящный изгиб ее скул, непринужденную улыбку. На девушке бледно-зеленое платье с лямкой на шее, пуговицами спереди и поясом на талии, часы с простым ремешком, коричневые кожаные сандалии с тонкими ремешками вокруг изящных щиколоток. У нее добрые глаза, открытое лицо, словно ей нечего скрывать. Она красива – поразительно красива, но сдержанно. Даже издалека Адди чувствует ее скромность.

«Какого дьявола», – решает он. Может, Джонатан был прав. С волнительной дрожью в животе Адди ставит бокал и идет через комнату. При его приближении девушка поворачивается. Он протягивает ей руку.

– Адди, – говорит он и тут же на одном дыхании: – Прошу прощения за свой английский.

Брюнетка улыбается.

– Приятно познакомиться, – говорит она, пожимая его руку. Адди был прав: она определенно американка. – Я Кэролайн. Не извиняйтесь, ваш английский очарователен.

Она говорит медленно, мягко и округло произнося слова, так что он не может сказать, где заканчивается одно и начинается другое, и от этого рядом с ней Адди чувствует себя как дома. Эта женщина, понимает он, излучает благожелательность и покой – похоже, ее совершенно устраивает жизнь. Что-то екает в сердце Адди, когда он понимает, что когда-то был таким же.

Кэролайн терпеливо относится к ломаному английскиму Адди. Когда он запинается на слове, она ждет, пока он соберется с мыслями, попробует еще раз, и Адди вспоминает, что не страшно замедлиться, не спешить. Когда он спрашивает, из какой части Штатов она, Кэролайн рассказывает ему про свой родной город в Южной Каролине.