День, когда мы были счастливы

Она была дома семь недель назад, в начале июня. Привезла удостоверения и немного злотых, которые удалось сэкономить. Правда, ничего из этого не пригодится ее родителям и Миле в гетто: черный рынок почти иссяк, а арийские удостоверения в стенах Валовой бесполезны. Халина думала остаться в Радоме, но ее работа в госпитале обеспечивала некоторый доход – было бы глупо ее лишиться, – и Адам слишком нужен львовскому подполью, чтобы возвращаться обратно. И вообще, в крохотной квартирке в гетто нет места для них двоих. Она приехала ненадолго и вернулась во Львов с проездными документами, одобренными ее начальником в госпитале, и маминым набором столового серебра, аккуратно завернутым в салфетку.

– Возьми, – настояла Нехума перед ее отъездом. – Может быть, у тебя получится использовать их, чтобы помочь вытащить нас отсюда.

А потом Гитлер нарушил свой пакт со Сталиным и натравил на Львов свои айнзацгруппы, последовали массовые убийства, и отец прислал грузовик, чтобы вывезти семью. Ей было больно не внять его мольбе вернуться домой и мучительно думать о том, сколько стоил грузовик. Она знает, что нужна семье. Но она не может покинуть Львов без Адама. А Адам пропал.

Халина вспоминает день, чуть больше двух недель назад, когда бойня во Львове прекратилась и наконец можно было выйти из укрытия. Она пробежала полкилометра до своей старой квартиры, только чтобы обнаружить, что та пуста. Адама не было. Похоже, он уходил в спешке: забрал свой чемодан, кое-какую одежду и поддельное удостоверение из-за акварели на кухне. Халина искала записку, хоть какой-то намек, что угодно, что могло бы подсказать, куда он отправился, но не нашла ничего. В следующие три дня она по десять раз обошла все места, которые они назначили для встреч в экстренных случаях: арка под лестницей, ведущей в собор Святого Юра, каменный фонтан перед университетом, бар в задней части шотландского кафе, – но Адама нигде не было.

Пока Вольф не постучал в ее дверь, Халина не могла понять, что произошло. Вольф сказал, что, по-видимому, однажды ночью во время погрома немцы явились на квартиру к Адаму. Его забрали в трудовой лагерь недалеко от центра города – Вольф знал это только потому, что кто-то из подполья смог подкупить охранника лагеря, чтобы передавать записки через забор. Записка Адама оказалась в руках Вольфа неделю назад. «Пожалуйста, узнайте, что с моей женой». Он подписал записку фамилией, которую они с Халиной использовали в своих поддельных документах, – Бжоза. Подполье пыталось найти способ вытащить его, но безуспешно. Эта новость стала для Халины огромным облегчением – по крайней мере Адам жив, – но ей было не по себе, потому что она не знала, что немцы приготовили для него. Если они узнают о его подпольной деятельности, он труп.

– У меня есть серебро, – сказала она Вольфу, – столовые приборы.

Вольф неуверенно кивнул:

– Это может сработать. Стоит попробовать.

Халина сжимает в пальцах кожаные ручки висящей на ее плече сумочки. «У тебя только одна попытка, – напоминает она себе. – Не испорти ее». Она идет к охраннику у входа в лагерь, сердце бьется с удвоенной скоростью, словно перед выходом на сцену, чтобы выступать перед безжалостными зрителями.

Немецкая овчарка замечает ее первой и лает, натягивая поводок, коричневая с черным шесть на загривке встает дыбом. Халина даже не морщится. Она высоко держит голову, изо всех сил стараясь выглядеть целеустремленной. Охранник, широко расставив ноги для равновесия, удерживает собаку на поводке, который обмотан вокруг запястья. К тому времени как Халина подходит к нему, немецкая овчарка почти в истерике. Халина натянуто улыбается охраннику и ждет, пока собака успокоится. Когда лай стихает, она роется в сумочке в поисках удостоверения.

– Меня зовут Халина Бжоза, – говорит она по-немецки.

Как и русский, немецкий дался ей легко; она довела его до совершенства, когда немцы заняли Радом. Она редко говорит на нем, но, к ее удивлению, слова естественно срываются с языка.

Охранник молчит.

– Боюсь, моего мужа по ошибке приняли за еврея, – продолжает Халина, давая охраннику фальшивое удостоверение. – Он внутри, я пришла за ним.

Она прижимает сумочку к боку, ребрами ощущая сверток со столовым серебром. В последний раз она пользовалась этими ножами и вилками за родительским обеденным столом. Тогда она засмеялась бы, если бы кто-то сказал, что однажды они могут спасти жизнь ее мужу. Она наблюдает за охранником, который рассматривает ее удостоверение. Он не похож на некоторых немцев в городе, у которых шея кажется такой же широкой, как и череп. Этот высокий и худой. В глазницах и под скулами лежат тени. У него всегда были такие острые черты или он голодает так же, как и она? Как и вся Европа?

– Почему я должен вам верить? – наконец спрашивает охранник, отдавая ей удостоверение.

На верхней губе Халины выступает пот. Соображать приходится быстро.

– Да ладно, – фыркает она, словно охранник ее оскорбил. – Я похожа на еврейку?