День, когда мы были счастливы

Она пристально смотрит на него своими зелеными глазами, не моргая, молясь, чтобы настойчивость, на которую она привыкла полагаться, помогла.

– Это явно ошибка, – говорит она. – И вообще, откуда у еврея серебро такого качества?

Она достает из сумочки сверток и отворачивает уголок салфетки, показывая ручку ложки. Серебро сверкает на солнце.

– Это принадлежало прапрабабушке моего мужа. Которая, кстати, была немкой, – добавляет Халина. – Ее фамилия была Бергхорст.

Она проводит большим пальцем по выгравированной «Б», мысленно благодаря маму за то, что та настояла, чтобы она взяла приборы, и прося прощения у покойной бабули, которая выросла с гордой фамилией Баумблит.

При виде серебра охранник моргает. Он оглядывается, удостоверяясь, что зеваки не видели того, что видел он. Возвращаясь глазами к Халине, он наклоняет голову, его пыльно-серые глаза встречаются с ее.

– Слушайте меня, – говорит он, понизив голос почти до шепота. – Я не знаю, кто вы, и, откровенно говоря, мне все равно, еврей ваш муж или нет. Но если вы говорите, что ваш муж имеет немецкое происхождение, – он замолкает, глядя на серебро в руках Халины, – я уверен, что начальник может помочь вам выбраться.

– Тогда отведите меня к нему, – говорит Халина без колебаний.

Охранник качает головой.

– Никаких посетителей. Отдайте это мне, и я передам ему.

– Не обижайтесь, герр…

Немец колеблется.

– Рихтер.

– Герр Рихтер. Но я не расстанусь с этим, пока вы не доставите мне моего мужа.

Халина убирает серебро в сумочку и крепко прижимает ее локтем к боку. Внутри ее всю трясет, но она напрягает колени и сохраняет спокойный вид.

Охранник прищуривается, затем моргает. Похоже, он не привык, чтобы ему указывали. По крайней мере гражданские.

– Он снимет с меня голову, – невозмутимо говорит Рихтер.

– Тогда сохраните свою голову. И сохраните серебро. Для себя, – отвечает Халина. – Похоже, оно вам не помешает.

Она задерживает дыхание, думая, не слишком ли далеко зашла. Она не хотела, чтобы последняя фраза прозвучала, как оскорбление, но вышло именно так.

Мгновение Рихтер разглядывает ее.

– Его имя, – наконец говорит он.

Халина чувствует, как плечи немного расслабляются.

– Бжоза. Адам Бжоза. Круглые очки, бледная кожа. Он там единственный, кто совсем не похож на еврея.

Рихтер кивает.

– Ничего не обещаю. Но возвращайтесь через час. И захватите серебро.

Халина кивает.

– Хорошо.

Она разворачивается и быстро идет прочь от лагеря.

В кафе Вольф сидит за уличным столиком, перед ним чашка кофе из цикория, он с притворным интересом читает газету. К тому времени как Халина садится напротив него, охранника на посту уже нет.

– У вас есть час? – спрашивает Халина, сжимая сиденье стула, чтобы не дрожали руки, и радуясь тому, что столики вокруг них пусты.

– Конечно, – говорит Вольф и понижает голос. – Что случилось? Я ничего не видел.

Халина на секунду закрывает глаза и выдыхает, заставляя пульс замедлиться. Когда она поднимает глаза, Вольф бледен и так же нервничает, как она.

– Я предложила ему серебро, – говорит она. – Он попытался взять его сразу, но я сказала, что он получит его, только когда приведет моего мужа.

– Похоже, что он выполнит свое обещание?

– Сложно сказать.

Вольф качает головой.

– Адам всегда говорил, что вы смелая.

Халина сглатывает, ощущая внезапную усталость.

– Это все притворство. Будем надеяться, он поверил.

Вольф подзывает официантку, а Халина размышляет о том, насколько до последнего времени война казалась во многом нереальной. Какое-то время ее семья справлялась. Она часто говорила себе, что скоро жизнь войдет в привычное русло. С ней все будет хорошо. С ее семьей все будет хорошо. Ее родители пережили Великую войну. Со временем они сбросят ужасные карты, которые им выпали, обратно в колоду и начнут заново. Но потом все пошло вразнос. Сначала пропал Селим, потом Генек и Херта. Просто исчезли. Потом сестра Беллы, Анна. И вот теперь Адам. Кажется, все евреи вокруг исчезают. И вдруг последствия этой войны стали неоспоримо реальными – понимание, от которого становилось все хуже и хуже, как бы она ни сопротивлялась правде, которую одновременно боялась и ненавидела: она бессильна. С тех пор она начала представлять худшее: Селима и Генека с Хертой, запертых в советские тюрьмы, умирающих от голода, и длинный список ужасных вещей, с которыми, несомненно, Адам столкнулся в рабочем лагере; если уж он со своей внешностью и удостоверением не смог к этому времени выбраться из заключения, тогда, должно быть, все очень плохо.

И что с Адди? Они не слышали о нем с тех пор, как семья переехала в гетто почти два года назад. Вступил он в армию, как сообщал? Франция капитулировала. Существует ли еще французская армия? Халина часто роется в памяти в поисках голоса Адди, но прекращает, когда понимает, что не может вспомнить его. Она вопреки всему надеется, что где бы ни были Генек, Херта и Селим, они в безопасности. Что они чувствуют, как семья скучает по ним.