– Очень дорогое, – говорит она, стараясь отдышаться, приказывая себе не встречаться глазами с Фелицией, которая повернулась на звук ее голоса.
Немец смотрит на Милу, вертит в пальцах золотое кольцо, кусает его. Теперь по серебряным лычкам на плечах Мила видит, что он гауптштурмфюрер[95]
. Она жалеет, что ее телу не хватает изгибов или пухлых губ, что она не способна сказать что-то забавное или кокетливое, что убедило бы пощадить ее. Но чего нет, того нет. Все, что у нее есть, это кольцо.Раздается треск выстрела. Колени Милы подгибаются, и она инстинктивно прикрывает затылок руками. Стреляли, понимает она, не в нее, а скорее всего в кого-то на лугу. На этот раз в женщину. Как и Мила, та попыталась сбежать. Мила медленно встает и сразу же смотрит на Фелицию. Женщина, которую она назвала мамой, успела закрыть ей глаза свободной рукой и сейчас что-то шепчет ей на ушко, и сердце Милы переполняется благодарностью. Украинцы по периметру с криками набрасываются на последнюю жертву, которая исчезает, когда один из них ногой сбрасывает труп в яму.
– Проклятый бардак, – произносит немец, убирая кольцо Милы в карман. – Ждите здесь, – раздраженно пыхтит он, оставив женщин одних у поезда.
Мила, еще тяжело дыша, смотрит на молодую блондинку.
– Спасибо, – шепчет она, и женщина кивает.
Фелиция поворачивается и встречается глазами с Милой.
– Мамочка, – шепчет она, по носу ползет слезинка.
– Тише, тише, все хорошо, – шепчет Мила. Она еле сдерживается, чтобы не потянуться к дочери, не обнять ее. – Я здесь, любимая. Все хорошо.
Фелиция снова зарывается личиком в лацкан пальто незнакомки.
В поле солдаты продолжают орать.
– Построиться! – приказывают они.
Их голоса холодны и беспристрастны. Пока евреи, дрожа, стоят у своих могил, гауптштурмфюрер приказывает украинцам тоже выстроиться в ряд.
– Идем, – говорит Мила, обнимая женщину за талию.
Они торопливо забираются в почти пустой вагон к остальным помилованным. Как только они скрываются из поля зрения солдат, Мила забирает Фелицию и прижимает к себе, наслаждаясь ее теплом, запахом волос, прикосновением ее щеки к своей. Группа забивается в угол, повернувшись спинами к лугу. Снаружи слышны рыдания. Мила закрывает ушко Фелиции ладонью и прижимает ее головку к груди, стараясь заглушить звуки.
Фелиция крепко зажмуривается, но она все понимает. Она знает, что сейчас произойдет. И при звуке первого приглушенного выстрела понимает своим трехлетним умишком, что никогда не забудет этот день: запах холодной безжалостной земли, как задрожала под ней почва, когда мужчина через ряд попытался сбежать, как его кровь вытекала из дырки в голове, словно вода из опрокинутого кувшина, боль в груди, когда она со всех ног бежала к женщине, которую никогда до этого не видела, и теперь звуки выстрелов, один за другим, снова и снова.
Глава 31
Адди
С момента прибытия в Бразилию в августе Адди понял, что лучший способ не слишком зацикливаться на неизвестности, на альтернативной вселенной, которую он оставил позади, – это двигаться дальше. Если он достаточно занят, то может видеть Рио таким, какой он есть. Может оценить дома из известняка и поросшие деревьями горы, отроги Серра-ду-Мар позади прекрасной береговой линии; вездесущий соблазнительный запах жареной, соленой трески; узкие многолюдные мощеные улочки центра, где разноцветные португальские колониальные фасады соседствуют с современными серийными многоэтажками; пурпурные жакаранды, которые цветут, если верить календарю, осенью, но на самом деле в Бразилии это весна.
Почти каждые выходные после приезда Адди и Элишка исследуют улочки Ипанемы, Леме, Копакабаны и Урки, следуя за запахами к различным лоткам, на которых продают все – от кукурузных тамалес до пряных креветок на шпажках, острые блюда и творог на гриле. Когда они проходят мимо клуба самбы, Адди записывает адрес в блокнот, и вечером они возвращаются туда, чтобы выпить кайпириньи со льдом с местными, которых они находят очень дружелюбными, и послушать музыку, такую свежую, живую и не похожую ни на что слышанное раньше. Чаще всего платит Элишка.