День, когда началась Революция. Казнь Иисуса и ее последствия

Термин «искупление», как мы уже видели, связан с Исходом. Три эти главы, подобно Галатам 4:1–11, только куда полнее, составляют историю Исхода. Почему Павлу понадобилось говорить об Исходе именно тут? Потому что Иисус избрал еврейскую Пасху как контекст, объясняющий то, что он должен был совершить. Первые христиане, как мы видели, обращались преимущественно к Исходу, когда они пытались понять, почему умер Иисус. Павел торжественно развивает эту тему. Исход, как мы говорили, – победа над силами зла, избавление Божьего народа, прошедшего через воды Чермного моря, дарование Закона и, прежде всего прочего, таинственное и опасное Присутствие Бога, который исполнил свои обетования, который, обитая в скинии, вел свой народ, совершавший долгое и мучительное путешествие по пустыне к обещанному наследию. Все эти темы звучат в главах 6–8, где они входят в повествование о Мессии и Духе. И в их центре, в очередной раз, стоит смерть Мессии.

Текст Римлянам 6:2–11 целиком посвящен смерти Мессии и тому факту, что крестившиеся в него должны «считать» себя также умершими. Эта смерть подобна переходу израильтян через Чермное море: прошедшие через воды крещения должны помнить, что они оставили позади мир рабства («Египет») и находятся на пути домой, к своему наследию. Подобно Израилю в пустыне (Павел говорит о том же в 1 Кор 10), они должны учиться жить в новом Божьем мире, не возвращаясь к прежним привычкам. Но тут сказано лишь то, что смерть Иисуса повлекла за собой «новый Исход», но не как она оказала такое действие, – хотя, когда в 6:10 Павел говорит: «Что Он умер, то умер раз навсегда греху», – мы можем заметить, что он соединяет две линии еврейского повествования: Исход и окончание изгнания через прощение грехов. В результате «Грех» – грех с заглавной буквы – персонифицируется, что происходит и в 5:12–21. «Грех» в таком смысле есть нечто большее, чем индивидуальные «грехи». Это рабовладелец, тюремщик, фараон, от чьего гнета человек убегает, пройдя через воду. Это стало возможным благодаря смерти Иисуса.

Затем в 7:4 Павел дает резюме и отмечает начало следующей стадии своей аргументации. Когда Мессия умер, «вы» – каждый, принадлежащий Мессии, член его «тела» – умерли в то же время. Этот текст смотрит вперед, и по ходу аргументации в Римлянам 8:3–4 звучит кульминационное утверждение: когда Мессия умер, Бог осудил грех в его плоти. И смерть Мессии остается единственной опорой твердой христианской надежды вплоть до торжественного завершения (8:31–39). Несомненно, главы 7 и 8 Послания к Римлянам – крайне важное свидетельство о том, как Павел понимает смерть Иисуса.

Но что все это значит? Какая логика за этим стоит? Как смерть Иисуса, если смотреть на нее таким образом, стала орудием, которое позволило Богу осуществить свой великий замысел? Как эти тексты объясняют то, что случилось, когда Иисус умер? Как они помогают ответить на наш вопрос о том, что изменилось в мире к шести часам вечера первой Страстной пятницы? И на другой, также крайне важный вопрос: как эта революция спустя две тысячи лет может перевернуть нас самих и сделать ее участниками?

Внимательно читая Римлянам 6, мы можем заметить, что Павел тут раскрывает сжатое утверждение текста 5:12–21. Как мы видели, тот текст говорил о суверенном правлении Бога – иными словами, о «Царстве Божием». Как и в Послании к Филиппийцам 2:6–11, смерть «послушного» Мессии впустила в наш мир новую силу, власть суверенной жертвенной любви. Родилась новая реальность – подобное произошло и в тот момент, когда Бог победил угнетателей в Египте и избавил свой народ от рабства. Мы только что видели, как Павел использует переход через Чермное море в качестве образа крещения. Вероятнее всего, Иоанн Креститель также имел это в уме, когда создавал свое движение. Таким образом, движение Царства с самого начала было движением нового Исхода. И все это «работает» в силу того, что Иисус, Мессия Израиля, представляет свой народ, и потому все, что верно для него, верно и для его людей. Он умер, значит, умерли и они – даже если это кажется нелогичным. Новая жизнь Мессии, восставшего из мертвых, становится началом «грядущего века», который вторгается в «настоящий лукавый век». Принадлежащие Мессии верят в то, что они умерли и воскресли с ним, и живут соответственно, так что они уже не обязаны слушаться своего прежнего надсмотрщика.