День, когда пала ночь

Глориан крепче стиснула руки. Она и ее бабушка – последние оставшиеся в живых Беретнет, а бабушка слаба и нелюбима в народе. Регент прав.

Ей нужна наследница, чтобы упрочить династию.

– Ваша матушка до исчезновения устроила ваш брак, – изрек благородный Рандрот. – Вашим супругом станет принц Терико из дома Веталда. Он третий сын донмато.

– Принц Терико ваш ровесник, – обратилась к ней герцогиня Брангайн, – и, по словам королевы Розарии, отличается добротой. Вы однажды встречались с ним в Каркаро, хотя его высочество, насколько я знаю, был перед вами весьма застенчив.

– Тео, – припомнила Глориан (могло быть хуже). – Да, я его помню. За ним всюду бегал дымчатый котенок.

– Да, ваше высочество.

– Главное, ему никогда не быть искалинским королем. Этот долг возложен на его старшего брата, – добавил Робарт. – Принц Терико волен жить рядом с вами. Его уже вызвали в Аскалон.

Глориан пыталась сдержать внутреннюю дрожь при этих словах, но та прорвала хрупкую преграду и вырвалась, пробежав по рукам и вздыбив тонкие волоски под рукавами.

Они рассматривали ее тело наравне с подлежащими подписанию документами.

– Вы проявите мудрость, если уже сейчас подумаете о материнстве и не станете утомлять себя до брака, – сказал, раскладывая по порядку бумаги, герцог Робарт. – Для забот о королевстве у вас есть целый Совет Добродетелей. Предоставьте все нам, дама Глориан.

47

Север

Жестокими хротскими зимами свет умирал к полудню. Высокий утес Холрхорн в тяжелом плаще из морского тумана был виден за лиги от западного побережья, и все же редкий корабль подходил к нему так близко. Здесь двигались лишь чайки и скальные крабы, да и те молчали.

Под утесом на мили протянулась полоса черного песка. Волны смывали с него толстый слой снега и с ревом откатывались, оставляя за собой кружево пены. Омытый ими берег превращался в зеркало, где в медном отблеске отражались утесы, птицы и гряда серых облаков.

Из бурунов поднимались скальные столбы. Многие теперь называли их Шестью Добродетелями моря, но те, кто еще держался прошлого и баюкал лед на озерах, знали их древнее имя.

Они стояли на страже тысячи лет.

И сейчас видели приход мертвецов.

День за днем одни только скалы смотрели, как море отпускает обугленные, разбитые тела. И только они видели двоих, одного в неразрывных объятиях другого, – успокоившихся наконец на берегу.

Красное солнце ушло своим путем. Когда легла темнота, она поглотила все.

Так было, пока не просияло небо. Цветные полосы протянулись по нему, потекли высоко и ярко, разворачиваясь парусами над чистой водой, разгоняя голубые и зеленые тени-призраки. Они высветили останки на длинном пляже и отразились в глазах молодой темноволосой женщины. Она, как и другие, обгорела, на руках обуглилась плоть, но лицо осталось целым и белым как снег. Никто не смог бы сказать, огонь ее убил или вода.

Рядом с ней лежал единственный выживший.

Мощный вал накатил на берег, ударив его в спину. Он закашлялся, подавившись морской водой, нос обожгло солью. Разлепив глаза и увидев сияние, он понял, что это не Халгаллант.

Пальцы вздулись и покрылись волдырями. Море выжимало из него последние силы, но он нашел в себе волю проползти еще немного и оттащить мертвую женщину дальше от воды.

Каждая пядь песка вскрывала проеденные солью раны. Каждая давала волю страданию, скованному до тех пор холодом, и вырывала у него хриплые бесслезные стоны. Когда не стало сил ползти, он рухнул рядом с ней – с женщиной, которая никогда его не боялась. Растрескавшимися губами он поцеловал ее в лоб. Он сражался за ее возвращение домой и добился своего. Ее костям ничто больше не грозило.

Он жалел об одном: что никогда не узнает почему. Почему его оставили одного в лесу.

К рассвету сияние погасло, а спасшийся еще жил. Он подумал, не вернуться ли в море, не отдаться ли ему на этот раз. Так лучше, чем помнить, как не сберег своего короля. Не было в песнях образа печальнее, чем рыцарь, которому некому служить.

Но его так и не посвятили в рыцари, а его меч был нужен еще двоим. На Севере – пережившему войну мудрецу; на Западе – юной королеве со снегом в крови. Он должен был жить, чтобы сказать им то, что должен узнать весь мир.

Пусть Безымянный и не вернулся, вместо него пришли другие.

Два дня спустя семья спасавшихся от мора пастухов из Балвы вытянула на прибрежный песок свою лодку. При тусклых проблесках рассвета они насчитали четыреста тринадцать тел – обожженных, утопших, замерзших насмерть – и одного, который еще дышал.

Он увидел их издалека, хоть глаза и пересохли от соли. Регни лежала рядом – холодная, мокрая. Он не сумел спасти ее от огня, а вот она в который раз спасала его. Он потянулся к висевшему у нее на шее рогу и прижал его к кровоточащим губам.

Тихий, слабый звук уловила лишь одна пара ушей. Подбежал охотничий пес, залаял, стал вылизывать ему лицо.

– Хампа, нельзя! Сюда, малыш!

По песку зашлепали шаги, замерли…

– Эй, здесь живой!