День, когда ты придешь

– Именно так и обращаются с куклами.

Она демонстративно потянулась и зевнула. Но растущее раздражение заставило ее

голос зазвучать, как раньше – вызывающе и остро.

– Знаешь, я не такая скромница, как Тесса, и не собираюсь молчать. И мне плевать,

какой бы ты ни был важный, неотразимый и богатенький – я вижу, что ты просто

расчетливый и хитроумный эгоист.

– Моя сестра стала похожа на тебя.

– И отлично. Прошлая Тесса была мягкой и робкой. А теперь она открыто

противостоит тебе. Не пошла у тебя на поводу – и я тоже не пойду, надеюсь, ты это

понимаешь?!

Он тяжело молчал. Не пытаясь спорить, отрицать или соглашаться.

– Нечем крыть, верно? Я ведь совсем недавно догадалась – помимо всего прочего

ты еще и жуткий трус!

Опустив голову, он пробормотал, обращаясь скорее не к ней, а к самому себе:

– Все верно. Все – как ты говоришь. Я… я понял.

В его словах вдруг прозвучала мука… а лицо – это было лицо человека, готового

выбросить белый флаг, сдаться на милость победителя.

Но она была безжалостна:

– Я тебя раскусила. Думаешь, состроив физиономию типа: «Я все знаю, я все

понимаю», ты будешь выглядеть круто? Наверное, ты просто с детства привык

выпендриваться перед младшей сестрой – мне это тоже знакомо. Что, я не права?

– Твое отношение не изменится, что бы я ни сказал.

– Вижу, ты все еще не понимаешь, – с презрительной и полной ненависти

усмешкой процедила она. – А чего же ты хотел? Ты заставил меня страдать. Ты запер

меня, отнял все, что у меня было, и теперь хочешь, чтобы я радовалась и смеялась? Ты

81

хотел сломать меня. Конечно, я не сверхчеловек, и рано или поздно ты бы добился своего.

Тогда – если бы это в самом деле случилось – ты был бы, наконец, доволен?

Леонард молчал.

Канаме уже не могла остановиться.

– Знаешь, в соседнем классе был один отвратительный тип. Он весил под сто

килограмм, постоянно потел и вонял, таращился и пускал слюни на меня и других

девчонок. Не то, чтобы он приставал или пытался лапать, но все время тискал эти гнусные

книжонки про бондаж, садо-мазо, лоликон и прочую пакость, взахлеб делился с

приятелями своими грязными фантазиями. Уж не знаю, насколько серьезно это было, и

что у него варилось в черепушке, но он, очевидно, был совершенно ненормальный. А

теперь внимание – вопрос. Если поставить рядом этого засранца и тебя, с кем я скорее

согласилась бы встречаться? С кем из вас? Как ты думаешь, кого бы я выбрала?

Он опять не ответил. Стоял, выпрямившись, безмолвно и неподвижно, с

застывшим, ничего не выражающим лицом.

– Слышал? А теперь – угадай.

– Задавать такие вопросы – дурной тон.

– Ответь мне.

– Избавь меня от непристойностей. Ты не могла бы выбрать другую тему?

– Тебе нечего ответить, – Канаме пронзила его горящим ненавистью взглядом. –

Тогда слушай и удивляйся. Я говорю совершено серьезно, недаром ломала голову целый

день. Уверена, ты не понимаешь, но разница между вами – между тобой и тем

омерзительным типом – только внешняя. И мне неважно, кто смотрится херувимом, а кто

– жирным куском сала. Голая правда в том, что ты – мастер лицемерия. Когда Соске

свалился мне на голову, он тоже выглядел настырным и противным отморозком. Но он –

совсем не такой, как ты. Он никогда не смеялся, не улыбался такой легкомысленной

улыбочкой. Не делал вид, что все знает. Он… он всегда был серьезным и хмурым. И что

бы ни случилось, он всегда смело бросался в бой. А ты, хотя и строишь из себя

всезнающего полубога с вечной усмешкой превосходства, не осмеливаешься прямо

взглянуть мне в глаза!

– Достаточно об этом.

Леонард, странно глядя на нее, медленно двинулся к кровати. Его изящные манеры

не дали трещины, но в голосе звучал острый лед.

– Я тоже серьезен. Всегда.

– Не похоже. Ты говорил, что любишь меня – это правда?

– О да.

– Почему же? Что во мне ты любишь? Попробуй ответить, чтобы я поняла.

– Я уже говорил.

– На крыше отеля? Это не объяснение. А ведь дело в том, что ты элементарно не

представляешь себе, что значит – любить. Именно поэтому и Тесса не желает иметь с

тобой ничего общего.

Кулак Леонарда, спрятанный в карман плаща, сжался до костного хруста, но

Канаме, ничего не замечая, продолжала:

– Для тебя девушка только объект, добыча. Ты прячешься за стеной из сарказма и

утонченных манер – и физически неспособен открыть свое сердце. Да и есть ли оно?

Наверное, мама тебя в детстве не любила?

Внезапно и стремительно шагнув вперед, Леонард сжал ее плечи. В его хватке

была сила, неожиданная для столь стройного и худощавого, скорее, даже хрупкого

юноши. Канаме не успела даже моргнуть, как оказалась прижатой к постели, не в силах

вырваться. Леонард, глядя на нее сверху вниз, прошипел:

– Тогда позволь, я покажу тебе. Смотри мне в глаза.

– Пусти!..

– Смотри.

82

Его лицо приблизилось, заслонило все поле зрения. От обычного манерного и

элегантного выражения не осталось и следа – теперь там осталась только ярость. Все

инстинкты Канаме в ужасе кричали: «Не смотри, нельзя»!!!

Но, словно завороженная, она взглянула.

Аметистовая радужка, серые, тусклые, сошедшиеся в точку и лишенные света

зрачки. Оттуда, словно из черной дыры, хлынул океан мыслей, образов, звуков и