День конституции

На восторженный тон она сбивалась всякий раз, как только речь заходила о любом начальстве. Завотделом, которому она также чуть ли не пела хвалу прямо на планерках, морщился, но терпел эти выплески лояльности. Вот и Гончаров сейчас округлил глаза, как будто присоединяясь к сказанному, однако смолчал. Но не стал молчать шагавший рядом, с красным воздушным шаром на веревочке, старший корреспондент Плотников.

– В горах Тибета, говорят, и не такие уникальные есть, – буркнул он.

Плотникову было очень хорошо за полтинник, и в «Правде» он начинал трудиться еще при позднем Брежневе. Имея характер угрюмый, далеко не компанейский, этот сотрудник глядел на весь редакционный молодняк, включая Короткову, без приязни, писал много и быстро, взбадриваясь отнюдь не чаем или кофе. По случаю Первомая товарищ явно хватил граммов сто пятьдесят или двести, отчего глаза его блестели.

– Каких таких горах? – встрепенулась Людмила.

– Где чудеса и леший бродит, – насмешливо ответил Плотников.

– О чем вы, Георгий Станиславович?

– Что здесь неясного? Страна чудес и там, и тут.

У Алексея возникло ощущение, что разговор, ведущий не туда, следует прекратить. Он деликатно тронул Плотникова за рукав куртки, но тот резко отдернул руку.

– Наши чудеса не созерцательные, а созидательные, – отчетливо, как ведущая на радио, проговорила Короткова.

– Да уж, созидали, пока заседали, – Георгий Станиславович смотрел с нескрываемой издевкой.

Гончаров решил, что насчет двухсот граммов он, пожалуй, промахнулся. Старший корреспондент точно выпил больше.

– Отказываюсь вас понимать, – с обидой поджав тонкие губы, произнесла молодая коллега.

– Дуру из себя не строй, – посоветовал Плотников, по-прежнему сжимая веревочку от шара. – Леонида Ильича уже переплюнули и всё остановиться не можем. Народ смеется… Да о чем с вами говорить! К кормушке пролезли и рады. Какие вы, к чёрту, коммунисты?

– У меня отец тридцать лет член партии, деду партбилет вручали в сорок втором году в Монголии… – Короткова обиделась не на шутку.

Плотников махнул свободной рукой.

– Членами-то вы стали, а толку?

На его широком крестьянском лице отразилась безнадежность пополам с глубоким отвращением…

Через две недели собрание рассмотрело персональное дело Плотникова. Как дал понять Алексею завотделом, скандал раздул секретарь первичной организации, у которого с обвиняемым были старинные счеты. Короткова же обращением в партийную инстанцию не ограничилась, известив и КГБ об антисоветской выходке журналиста. На этот предмет Гончарова как свидетеля вызывали в кабинет зама главного редактора.

Кроме хозяина помещения и главного партийца всея «Правды», за столом напротив сидел незнакомый мужчина. В его обличье не было ничего ужасного. Своей внешностью и костюмом он вызывал ассоциацию с рядовым чиновником какого-нибудь рядового райисполкома. Зачитав корреспонденту изложение первомайской беседы на Васильевском спуске, весьма подробное и точное, гость спросил, соответствует ли оно действительности.

Короткову в отделе остерегались. Перейдя в центральную редакцию из собкоров, из глубоко захолустного Саранска, она буквально рыла землю ради карьерного продвижения и была готова на всё. Общественное мнение ее абсолютно не волновало. Об обращения этой гражданки в госбезопасность Алексея тоже предупредил Юрий Леонтьевич. «Такая сука вполне способна диктофон при себе таскать», – подумал он, сидя перед чекистом.

– Итак, вы подтверждаете, что данные высказывания имели место? – повторил, не меняя тона, мужчина.

Представляясь, он невнятно назвал какую-то фамилию, но Гончаров был абсолютно уверен, что она вымышленная.

Выгораживать Плотникова его молодой коллега, прямо скажем, не имел резона. Обидные слова о членах КПСС относились и к нему, а Короткова (чем чёрт не шутит) действительно могла подтвердить свои показания звуковой записью. К тому же вдруг соседи сзади или спереди что-то расслышали? Тогда заведут еще одно персональное дело, и сразу конец работе в органе ЦК. С журналистикой и Москвой тоже придется завязать навсегда. К такому итогу шести лет упорного труда и разных самоограничений Алексей готов не был.

Промелькнула, конечно, жалость к Плотникову. Должно быть, тот до сих пор веровал в истинный социализм без бюрократических извращений, воображал себе с непонятного дуба упавшие ленинские нормы, чистых душой комиссаров и прочую чушь. Удивительно было, что, придя в профессию после «оттепели», Георгий Станиславович не растворился без остатка в новых правилах игры. И в старших корреспондентах он давным-давно уже застрял, в обозреватели не выбился.

«Надо меньше пить», – мысленно составил вердикт Гончаров.

– Да, подтверждаю, – сказал он чекисту.

Потом ему пришлось выступить на партсобрании. Там вставал и бубнил казенные слова не он один. Все прекрасно понимали, что судьба человека решена заранее, поэтому ничьи речи ничего не изменят. Короткова, кроме того, припомнила Плотникову рассказанный им анекдот про нормализацию. Произошло это еще под Новый год.