День красных маков

– Господи, да знаю я, кто такой Март, – всё так же строго ответила бабушка. Поппи задумалась, что сказать дальше, какие слова, каким тоном, как умолчать о самом страшном, и, лишь тщательно обдумав свою речь, спросила:

– Ты знаешь, что он отправился в Афганистан?

– Воевать, да?

– Да, бабушка, воевать, но только немножко потерялся. – Поппи хихикнула, чтобы показать Доротее, что ничего страшного нет, у Поппи всё хорошо, вообще у всех всё хорошо.

– Потерялся?

– Да, бабуль, потерялся.

– Что ты хочешь этим сказать, девочка моя? Хочешь сказать, ему нужна карта, или хочешь сказать, он пропал без вести, погиб, был убит?

– Нет! Не убит и не погиб. Он… – Поппи вновь задумалась, подбирая слова и тон. Её воображение нарисовало Марта, его испуганные глаза, страшный удар в живот. Голова Поппи упала на грудь. Она видела его, примотанного к кровати верёвкой или простынёй, с завязанными глазами. Видела его, немытого, пропитавшегося грязью, и уже не могла сдержать поток слёз, которые покатились по щекам, полились в рот. – Бабушка!

Чудовищное истощение и постоянная нервозность сделали своё дело – Поппи рухнула на пол, на линолеум, где отпечатались следы тысячи маленьких происшествий. Она лежала у ног Доротеи, уткнувшись ей в коленку, и старушка гладила внучку по голове. Поппи так хотелось снова стать шестилетней девочкой, чтобы бабушка гладила ей волосы, шептала «ш-ш-ш» и повторяла, что всё будет хорошо. На холодном полу ноги быстро замёрзли, но Поппи было всё равно. Она могла бы стоять так часами. Она хотела стоять так часами. Это было прекрасно – хотя бы несколько минут чувствовать заботу о себе, а не только необходимость заботиться о других.

Кривые, узловатые пальцы старушки гладили лицо и волосы Поппи, и девушка рыдала, зарывшись в кримпленовые брюки, подпоясанные гибким ремнём. При мысли о Натане, который увидит мокрое пятно и всё поймёт неправильно, Поппи улыбнулась. Как он будет возмущаться, переодевая старушку! Но, по крайней мере, порадуется миллионам фунтов, которые получит в награду за все страдания и тяжёлый труд.

– А теперь, Поппи Дэй, сядь прямо и расскажи мне, что случилось. К чему слёзы? Это совсем на тебя не похоже. – Приподняв подбородок внучки, бабушка посмотрела ей в глаза. Поппи поднялась с пола, села на видавший виды пластмассовый стул. Доротея взяла её руку в свои холодные, гладкие ладони, и второй раз за вечер Поппи была благодарна ей за поддержку. – Ну же, Поппи Дэй, что у тебя стряслось?

Поппи глубоко вздохнула и наконец решилась разделить свою ношу с единственным человеком, которому было до неё дело – не считая Мартина. Только бабушку интересовало, через что бедняжке пришлось пройти.

– Март пропал без вести, бабуль. Ну, они так говорят, но, по правде сказать, они знают, где он. Его держит в заложниках группа религиозных фанатиков…

– Плохие ребята?

Поппи улыбнулась.

– Да, очень плохие. А хуже всего, бабуль, что никто, по-моему, и не пытается его спасти – подумаешь, пропал без вести, пусть так и будет. – От страшных слов, произнесённых вслух, по щекам снова покатились слёзы.

– Он ещё жив, милая?

– Да, – твёрдо сказала Поппи. Нужно было верить, что он жив. Ей казалось, если что-нибудь случится с её мужем, с её любимым, она почувствует.

– Тебе кто-нибудь помогает? Его сослуживцы, я имею в виду?

– Да. Сегодня, между прочим, я была на Даунинг-стрит. Представляешь, я – на Даунинг-стрит! Встречалась с министром иностранных дел; ни черта не помогло!

Доротея никак не отреагировала на эту несущественную новость. Чокнутая или нет, бабушка не имела почтения к богатству, титулам и статусам. В лучшие времена, ещё будучи адекватной, она бы сказала: «И задницы крысиной за него не дам, будь он хоть царица Савская! Люди – просто люди, Поппи Дэй; мы приходим в этот мир одинаковыми, одинаковыми и уйдём, вот поэтому мы все равны».

– А ты знаешь, где Март?

– Да, бабушка, не точно, но приблизительно.

Доротея наклонилась к внучке, как будто они были заговорщицами, и, помолчав немного, медленно прошептала:

– Ты должна пойти и вытащить его оттуда, Поппи Дэй. Пойти, найти его и привести домой. Он – твой муж, он любит тебя. Когда меня не станет, у тебя останется только он. – Сознание бабушки было чётким и ясным, и никто сейчас не назвал бы её сумасшедшей.

Не отрываясь, Поппи смотрела на старушку. Слёзы перестали катиться по щекам. Бабушка была права. Мартин – муж Поппи, он её любит, и, когда Доротеи не станет, у Поппи останется только он. Ещё больше её поразило, что два человека в один и тот же день сказали ей одно и то же. Причудливая ирония судьбы? Может быть, но она увидела в этом знак.

Будущее Поппи без Мартина представить было невозможно. Если бы вы спросили кого-нибудь из их друзей про дуэт Термит/Дэй, они сказали бы вам – трудно воспринимать их по отдельности, они как пожилая пара, которая сто лет прожила вместе и для всех окружающих слилась в единое целое. Стоило произнести одно имя, с губ сразу же слетало второе; они были связаны, как рыба и картошка, как Джинджер и Фред[6].