День милосердия

Во дворе чуть ли не во все горло кричал Пчелкин. При каждом слове он взмахивал руками, сразу двумя, то тыча ими в верхние этажи, то — куда-то в сторону. Ботвин терпеливо ждал, отвернувшись вроде бы с невозмутимым видом, но по тоскливым глазам его можно было понять, что прораб сильно не в духе. Опять у них какая-то сцепка. Дня не проходило, чтобы не схватывались, а работают вместе уже второй десяток лет.

Однажды Пчелкин спас Ботвина: у того случился инфаркт прямо на работе — вроде совсем помер. Все, кто был вокруг, растерялись, бабы взвыли, мужики сдернули каски, шапки, но тут появился Пчелкин, протолкнулся к белому, раскинувшемуся на полу прорабской Ботвину и принялся делать массаж сердца. Упрямо, с каким-то злым неистовством он массировал, мял, тряс Ботвина, пока не приехала «скорая». Врач потом так и сказал: «Молись, прораб, за здоровье бригадира». Ботвин, вернувшись на работу после трехмесячного отсутствия, никакой благодарности Пчелкину не высказал, а с первого же дня накинулся на бригадира еще пуще прежнего, еще зануднее стал прискребываться. Правда, факт есть факт: именно Ботвин настоял на том, чтобы портрет Пчелкина, несмотря на все грешки бригадира, появился на районной доске Почета.

И прорабу, видно, надоела, и бригадиру не меньше эта грызня, но привязаны были друг к другу крепко-накрепко: прорабу подавай полный объем работ, без недоделок, технику безопасности и качество, бригадиру — материалы вовремя, технические решения, чертежи на каждую мелочь. Старый питерский жилой фонд перебирать — это вам не крупнопанельные коробки грохать, где все на сварке и бетоне — тут того и гляди что-нибудь где-нибудь треснет, поплывет, расползется, как гнилая тряпка. Потому-то Пчелкин и настырничает, требует, вроде как формалист. Ботвин понимает, что и его, прораба, не погладят по головке, если где что обрушится или комиссия забракует, только и Ботвину не легче: не он сам рисует эти чертежи — проектировщики. В свое время, видно, проморгали начальнички, не стребовали деталировку — вот теперь и сцепка.

Не раз наблюдал Сергей со стороны, как они схватываются по мелочам, и нет-нет да и прикидывал про себя: а как на месте Ботвина он, Сергей, повернул бы дело, что ответил бы, какое принял бы решение — прикидывал, потому что не за горами, через четыре года, самое большее — через пять лет, метил переходить на итээровскую должность. И чаще всего, пожалуй, правым, по мнению Сергея, оказывался бригадир. Хотя прораб вел тоже по-своему верную линию: требовал от бригадира и рабочих творческого, как он говорил, мозгового подхода. «На капиталке вам не просто гнать выработку, мозгами шевелить надо. Самим решать, а не поджидать, пока вам — на блюдечке с голубой каемочкой. Капиталка — это высшая строительная квалификация!» — не раз говаривал Ботвин. С этим Сергей был согласен, но как понять мелочную въедливость, прямо-таки крохоборство прораба — вот это-то и выводило из себя горячего, скорого на слово и дело Пчелкина.

Сергей совсем уж было прошел мимо них, как прораб вдруг окликнул его:

— Метелкин!

Сергей замедлил шаг. Ботвин загородился от Пчелкина своей красной, обветренной рукой, и тот сразу, даже с охотой умолк, давая прорабу поговорить с человеком.

— У тебя когда зачетная сессия? — спросил Ботвин.

— Так уже сдаю потихоньку, — сказал Сергей, поглядывая на нетерпеливо машущую ему Надюху.

— Отпуск будешь на экзамены брать?

— Придется.

— А подумавши?

— А что? Опять прогар?

— На Чайковского кладка открывается, на тот участок надо бы, — неуверенно, как бы жалуясь, сказал прораб. — Подумай, может, обойдешься? Десять дней все-таки. И в деньгах теряешь, и для дела худо.

— Опять аккорд? — встрепенулся Пчелкин.

Ботвин ответил ему церемонным кивком.

— Подумаешь? — Это уже к Сергею. — Завтра скажешь?

— Надо подумать, — осторожно пообещал Сергей.

— Завтра скажи, — погрозил ему Ботвин и снова повернулся к Пчелкину. Тот опять начал кричать про какие-то балки, гнезда, распорки.

Сергей вошел под арку. Тут, за бочонками с известью, у решетчатых ворот, сквозь которые ярко светило уже низкое солнце, его поджидала Надюха. Рослая, крепкая, под стать Сергею, она стояла — руки вдоль бедер, голова вскинута, волнистые светлые волосы ворошит сквознячок. Поманивает его пальцами, поторапливает, а глаза так и лучатся, поблескивают — то ли от солнца, то ли от новости, которую принесла.

— Ох ты и телишься, Сережка, нам кооператив предлагают! — выпалила одним духом.

— Ну?! — поразился он, так и замерев от ее слов.

— Давай скорей в управление!

Она шлепнула его по руке, потянула, упирающегося, за собой.

— Да подожди ты! Скажи толком, что за кооператив?

— Понимаешь, двухкомнатный, в Купчино. Кто-то отказался или кому-то отказали, короче — сейчас заседает треугольник, решают, кому отдать. Вроде бы нам, но две с половиной тысячи первый взнос! До пятнадцатого июня внести. До пятнадцатого! Представляешь?