День милосердия

— А шофер по разным дорогам ездит, на разных машинах, да и как ездить — тоже большое дело. Одни ездят, только машину уродуют, страшно в кабине сидеть, другие порхают — красиво, приятно. Одни с третьим классом всю жизнь пилят, другие — виртуозы.

— Ну хорошо, не спорю, но вот, как, по-вашему, Петр может повысить свой класс? Ну и заработок соответственно? — спросила Кира.

— Это мы не запрещаем, — уклончиво ответил завгар, — пусть готовится, сдает — хоть на первый. Экзамен выдержит по закону — посажу на автобус, если захочет.

— Вы как, Петр? Хотите на автобус перейти? — спросила Кира.

Петр пожал плечами.

— Можно.

— Ну что значит «можно»? Нужно! Это же рост все-таки, какое-то движение, — не унималась Кира.

Ольга ревниво следила за разговором и все порывалась что-то вставить, но ее перебивали. Теперь, после слов Киры, она не выдержала и, постучав вилкой по столу, сказала:

— А чем лучше автобус-то? Тут сам себе хозяин, на грузовушке-то, а там — каждый будет выкобениваться: туда подвези да там постой, да то жарко, то холодно. — Она повернулась к Петру: — Работаешь и работай, и не слушай никого.

Дядя Гоша поднял палец и, пьяно ворочая языком, сказал:

— Правильно, Олька. Поросенка заведете, отходы из столовой будет возить. Мясо — на рынок. Колоть — меня приглашайте. Я — большой мастер.

Завгар показал Кире на дядю Гошу, вот, дескать, мудрый человек, не то что некоторые.

— Для простого человека нужна надежность, — сказал он и потянулся к бутылке. Ольга встрепенулась, опередила его, щедро наполнила стакан. Петру и дяде Гоше не налила — они были совсем «хорошие».

Кира выпила чаю с ватрушкой и ушла спать. Уже сквозь сон она слышала рокочущий голос завгара — он пел что-то, перевирая мотив и путаясь в словах, и невозможно было понять, что это за песня.

Вскоре после именин Петр принес с работы две книги, замусоленные, захватанные маслеными пальцами, — «Учебник для шофера второго класса» и «Отечественные автобусы (устройство, эксплуатация и ремонт)». Всю зиму, каждый вечер, упорно пересиливая сон, Петр сидел до полуночи, медленно, с трудом переползая со страницы на страницу. Он похудел за зиму, стал совсем молчалив, на Ольгино ворчанье не обращал внимания, словно оглох.

Кира все чаще ловила на себе его странный, задумчивый взгляд.

В апреле Ольга родила девочку. Петр как-то равнодушно встретил новость: сам не выпил и никого не угостил. В роддом сходил только после дяди Гошиного напоминания. Он и к сыну-то вроде как бы охладел: почти не играл с ним, редко брал на руки, вся ласка сводилась к тому, что иной раз погладит по голове да слегка пошлепает по мягкому месту. Все дни, пока Ольга была в роддоме, и первое время после ее прихода домой с Васькой водился дядя Гоша. Он же варил обед — единственное, что умел: щи с тушенкой и жареную картошку.

Экзамен по «теории» состоялся сразу после майских праздников. Петр не ответил на два вопроса, вернее, ответил так путано и косноязычно, что комиссия не сочла возможным присвоить ему второй класс. Был назначен новый срок, начало июня.

Петр переживал неудачу молча. Ольга открыто злорадствовала, она считала его затею блажью, пустой тратой времени, и теперь была рада, что получилось так, как она предсказывала. Дядя Гоша помалкивал и лишь вздыхал: он не одобрял племянника, но и невестку не мог поддерживать, потому что в таком случае она взяла бы верх над Петром, а это было против его принципов.

Вечером Петр снова засел за книги. Ольга не стерпела. У нее вдруг прорезался голос, она истерически раскричалась, швырнула на стол, за которым сидел Петр, ворох грязных пеленок, расплакалась навзрыд и выскочила из кухни. Петр смахнул пеленки на пол, взял книгу, ушел на скамеечку под куст сирени. Рядом, протянуть руку — дотронешься, в окне сидела Кира, с тетрадью на коленях, готовилась к зачету по истории живописи. Она слышала скандал и, когда Петр, сердито сопя, уселся, тихо сказала:

— Вы молодец, что не бросили учебу, но Ольге тяжело одной. Вы должны ей помогать.

Петр вздрогнул, сжал книгу, словно ее хотели отнять, и, покраснев, махнул кулаком:

— А ну ее! Психует. В лес, грит, на автобусе будешь возить разных. Придумала. Че я, на этой не мог бы, если б захотел? Больно надо… — он еще пробормотал что-то, но Кира не разобрала.

— Ревность, говорят, признак любви, так что особенно не огорчайтесь, — сказала она шутливо.

— Ну, — криво усмехнулся Петр. — Избави бог. А насчет на чем ездить — не ее дело. Хочу — на «зисе», хочу — на «таджике». Сам себе хозяин.

— Да разве в этом дело? — загорячилась Кира. — Вы поймите, ей просто обидно: вы пришли с работы, книжки читаете, телевизор смотрите, а она, как проклятая, у печки да у корыта до полуночи пляшет. Вот в чем дело!

— Знала, куда идет, в дом, на хозяйство. Мне другая и не нужна, — сказал он и осекся. Его смутил Кирин осуждающий взгляд. Он кашлянул: будто что-то попало в горло. — Это я так, смеюсь. Ревнует — вся причина тут. Думает, бегал, пока девку рожала. Дяде Гоше не верит! Будто сдурела.

— Ну, так поговорите с ней по-хорошему, язык не отвалится, наверное?