День народного единства: биография праздника

Филарет, как уже говорилось, изменения в аппарате производил постепенно, ликвидируя влияние прежнего окружения, от «великородных» до «худородных». В 1623 г. патриарх поднял дело царской невесты М. Г. Хлоповой, расследование вскрыло интригу родственников «великой старицы» Марфы – Салтыковых, сорвавших женитьбу юного царя на любимой девушке; их велено было лишить думных чинов и сослать, а в 1628 г., видимо тоже с опалой, лишился важного поста постельничего еще один дальний ее родственник, К. И. Михалков [20, 22].[81] Расколота романовская группировка, замечают современные исследователи, была тонко и умело: изгнанию подверглись те, кто явно злоупотреблял властью, служебным положением, был бездарен [96, 314–316]; добавим еще, и непопулярен в народе, так что опалы воспринимались массами без сожаления. И именно на время правления Филарета приходится наиболее интенсивная служба Пожарского в приказах.

В 1630-е годы князь исполнял и другие, обычные для боярина функции: проводил «разборы» служилых людей, проверял готовность городового дворянства к службе, здоровье, вооружение и материальные возможности служилых людей и определял им поместные оклады. Это было ему не в новинку. Во время Смуты, еще не имея большого канцелярского аппарата, князь многое вынужден был делать лично – например, 22 декабря 1617 г. казак И. Ларионов просил в Галицкой чети подтвердить свой оклад – «и сыскано в Розряде в столпе 121 году (т. е. 1612/13 г. – еще в период «Совета всей земли»)… Ивашку Ларионову помесной оклад учинено 250 чети, денег из чети 8 рублев, а на выписке ево помета боярина князя Дмитрея Михайловича Пожарсково» [162, 307].

Еще одним фактом, подтверждающим благоволение Филарета, было включение многих сведений о Пожарском в «Новый летописец» – книгу, которая создавалась в 1620– 1630-е годы в кругах, близких к Филарету, и, возможно, под его редакцией, которая должна была продолжить официальное летописание и создать «руководящую» версию событий Смутного времени. Летопись эта не была завершена, видимо, по причине уменьшения влияния престарелого Филарета в последние годы жизни [29, 376–379].

В книгу, в частности, вошли уникальные, более нигде не встречающиеся сведения о ранних победах Пожарского, источником здесь мог быть либо он сам, либо кто-то очень информированный из его окружения [29, 302–314]. Заметим, что большинство Салтыковых упомянуто в летописце в крайне негативном ключе [29, 297–302]. Некий шведский дипломат, побывавший в России в 1620-е годы и уехавший в 1624 г. (по современным данным, это был голландец И. Масса, автор известной книги о России), в своих донесениях давал характеристики виднейшим в то время лицам. Он, перечисляя, в частности, «наиболее знатных бояр, которых я знал в Москве», ставил Пожарского в списке на 13-е место и в таких выражениях – «князь Дмитрий Михайлович Пожарский, ему предано было все общество» [103, 19–20].[82]

Смоленская война

К началу 1630-х годов, казалось, могла сбыться заветная мечта правительства Филарета – возвращение Смоленска. Европа все крепче увязала в Тридцатилетней войне, деятельнейшим участником «протестантского» альянса выступал шведский король Густав-Адольф, со времени своих неудач под Псковом многому научившийся и ставший одним из лучших полководцев эпохи. Россия активно помогала ему хлебом и финансами, Швеция присылала новейшее оружие и военных специалистов. Речь Посполитая же была неявным, но деятельным помощником «католического» альянса. Наемные отряды знаменитых «лисовчиков» наводили ужас на всю Европу, проскакав Венгрию, Чехию, Австрию, Италию, Баден и германские земли до французских границ [173]. Смерть в апреле 1632 г. Сигизмунда III давала России шанс на открытие «восточного фронта» общеевропейской войны против ослабленной, как это бывало обычно в период «бескоролевья», Речи Посполитой.