Неудивительно, что, проходя по своей стране, эти обнищавшие дворяне, силой вызванные на войну, порой устраивали настоящие погромы, в 1632 г. дети боярские брянчане, идя, видимо, к Смоленску, в селе Мокром Серпейского уезда «крестьян били и грабили, и всякими муками мучали, и животы все выграбили, и… лошеди, коровы и овцы – выгнали, и выграбя, те деревни пожгли» [75,
Отряд Черкасского и Пожарского без особого успеха повоевал с передовыми частями польско-литовской армии, обошедшими Смоленск и продвигавшимися к центру страны, но натолкнувшимися на этот заслон и далее не пошедшими. Неизвестно, действительно ли войско Шеина ощущало крайнюю нехватку провианта и боеприпасов (ведь в Смуту бывало и похуже!) или это было только предлогом для капитуляции. И 26 февраля Шеин и Измайлов, не сделав ни одной попытки пойти на вылазку и очевидно полностью потеряв управление войском, сдались. Второй «смоленский триумф» широко праздновался в Речи Посполитой: на медали, выбитой по этому случаю в Гданьске, Шеин изображен на коленях перед восседающим на коне Владиславом, тот же сюжет запечатлен был в картинах маслом, украсивших королевские замки в Варшаве и Кракове, а также в широко опубликованной в Европе огромной карте – виде Смоленского сражения работы голландского гравера В. Гондиуса [73]. У Черкасского и Пожарского, как мы видели, не было достаточно сил для помощи Шеину, их отряд осуществлял скорее функции прикрытия путей в центральную часть страны и на Москву. О капитуляции Шеина Кремль известили Пожарский с Черкасским еще в конце февраля, и Михаила Федоровича особо возмутила ее крайне унизительная форма, бросающая тень и на царскую честь, чего Шеин мог бы и избежать. Пушки и знамена были оставлены неприятелю, воеводы публично били челом королю, а русские из Смоленска, перебежавшие в ходе осады к Шеину, были им выданы и казнены как изменники.