День независимости

– Я многому научился в кибуце, Фрэнк, – говорит Ирв, шлепая «вьетнамками» по растрескавшемуся тротуару. Мы быстрым шагом идем по Главной, никакой особой цели у нас нет, однако мы приближаемся к красной вывеске «Молочной Королевы», которая виднеется внизу, в коммерческом районе Онеонты, где жилые дома отсутствуют, а чужака могут, наверное, ожидать неприятности (район переживает пору перемен).

– Все, кого я знаю из побывавших там, говорят, что это интересно, даже если им не очень понравилось, – говорю я.

На самом деле, за вычетом Ирва, я не знаю ни единого жившего в кибуце человека, а все, что знаю, прочел в трентонской «Таймс». Впрочем, словам Ирва о тамошней жизни верить можно, поскольку человек он достойный, думающий и отнюдь не зануда. (Я уже вспомнил, каким он был в отрочестве: жизнерадостным, уживчивым, легковерным-но-сложным «крупным» мальчишкой, который слишком рано начал бриться.)

– Знаешь, Фрэнк, иудаизм не ограничивается стенами синагоги, – торжественно сообщает Ирв. – Пока я рос в Скоки, мне это в голову не приходило. Да и семья наша какой-либо религиозностью не отличалась.

Шлеп-шлеп, шлеп-шлип, шлип-шлап. По Восточной Главной разъезжают местные хулиганы с их местными зазнобами – вздувшиеся бицепсы, понтиаки «транс американс» и шевроле «С-10». («Монзы» отсутствуют.) Мы с Ирвом бросаемся здесь в глаза, как парочка латышских пентюхов в национальных костюмах, однако нам это по фигу – как-никак мы в своей стране. Один лишь общий язык должен бы гарантировать нам минимальную приемлемость в окружности с радиусом в две тысячи миль и центром в Канзас-Сити, хотя, испытывая судьбу, всегда можно нажить неприятности, точно так же, как в кибуце, и по нам уже проезжаются злобные взгляды.

– У тебя есть дети, Ирв? – спрашиваю я. Говорить сейчас о религии – о цельности еще куда ни шло – мне трудновато, я предпочел бы любую другую тему.

– Детей нет, – отвечает Ирв. – Я не хотел заводить их, из-за этого у меня со второй женой все и развалилось. Она потом сразу же вышла замуж и нарожала целую кучу. Я с ней даже связи никакой не поддерживаю, а жаль. В общем-то, мне там бойкот объявили. Вот уж не думал, что такое может случиться.

Ирв выглядит удивленным, но готовым печально примириться со всеми загадками жизни.

– Насколько я понимаю, в подобных местах всегда не хватает самостоятельно мыслящих людей. С баптистами и пресвитерианами та же история.

– Кажется, Сартр сказал, что свобода не стоит и гроша, если ты не можешь действовать исходя из нее.

– Звучит по-сартровски. И я вспоминаю то, что всегда думал о коммунах хиппи, кибуцах, кретинских утопических идеалах любого пошиба: позвольте появиться на свет всего лишь одному независимому человеку – и из всех остальных тут же попрет наружу Гитлер. И если славному парню вроде Ирва не удалось добиться от подобного идеала хоть какого-то толка, мы, все остальные, можем спокойно сидеть на своих местах. Не знаю, имеет ли это какое-нибудь отношение к цельности, но, по-моему, имеет.

Мы проходим мимо старого здания с грязной витриной лавки старьевщика, в которой беспорядочной грудой прямо на грязный бетонный пол навалены помятые чайники, деревянные отельные плечики для одежды, сломанные вафельницы, обрывки седельной упряжи, шипованные шины, рамы для картин, книги, абажуры и масса другого хлама – барахло, которое прежний хозяин лавки не смог никому всучить, когда прогорел и покинул город. Однако в стекле витрины я неожиданно и безрадостно вижу себя – окрашенного поярче старого хлама, но все-таки тусклого, ростом, к моему удивлению, на добрых полголовы ниже Ирва, идущего наполовину ссутулясъ, как будто некие силы ухватились в моем животе за кишки с сухожилиями и тянут их на себя, заставляя меня горбиться, втягивать голову в плечи на манер, который, совершенно уверен, никогда мне присущ не был, и теперь, увидев себя таким, я прихожу в ужас! Ирв, разумеется, своего отражения не замечает. Я же решительно расправляю плечи, коченею наподобие манекена, набираю полную грудь воздуха, вытягиваюсь в струнку и вращаю, точно маяк, головой (примерно то же я проделывал вчера на каменной ограде, что смотрела на «Центральный регион Кожаного Чулка», но проделывал по менее серьезной причине). Ирв между тем продолжает распространяться о своих заботах насчет цельности. Мы достигаем подножия холма, минуем дешевую, всего на два рабочих стола, риелторскую контору под названием «Недвижимость Города Холмов», ни разу не попавшемся мне на глаза по дороге сюда.

– А кстати, – говорит Ирв, методично топая вперед, на замечая моей яростной разминки и расстегивая на своем кардигане пуговицу, чтобы охладиться попутным ветерком, – после полудня стало совсем жарко. – У тебя много друзей?

– Не очень, – откидывая голову назад и поводя плечами, отвечаю я.

– У меня тоже. Имитаторы встречаются только компаниями, а я предпочитаю долгие одинокие прогулки по пустыне или житье в палатке.