День отдыха на фронте

Умелая бригада, прибывшая на танках, дорогу расчистила быстро, другая бригада, такая же молчаливая и скорая на руку, в таких же утепленных форменных тужурках, сменила две секции железнодорожного пути; эвакуированных ребят определили в другой вагон, наполовину занятый ящиками с промышленными грузами — готовыми приборами, которые вывозили с ленинградского завода на фронт, в танковую армию, попросили потерпеть до Вологды — там их пересадят в другой поезд, настоящий, пассажирский, и черный от копоти, покалеченный состав двинулся дальше.

Наступал вечер. С севера, прикрывая от лаптежников скорлупки вагонов, наползла низкая плотная гряда облаков, начал моросить нудный, холодный, очень мелкий дождь. В такую погоду можно было не опасаться, что немцы появятся вновь, — в плохую погоду они не летали.

В Вологде эвакуированных ребят выгрузили и первым делом повели в железнодорожную столовую, где горкомовская дама наконец-то отмыла от гари и мазутных пятен лицо и руки, а потом всю питерскую группу накормили…

Глубокой ночью ребят разместили в вагоне… Наконец-то!

Вольт лежал на верхней полке и любовался пейзажами, проплывающими за окнами старого пассажирского вагона, украшенного дореволюционным гербом… Какой-то служивый человек пытался закрасить герб синим цветом, в тон вагона, но краска оказалась некачественной и быстро отслоилась, герб стал вновь красоваться на боку вагона.

Когда-то этот вагон, обшитый изнутри деревом, имел первый класс и возил важных пассажиров, сейчас в нем самыми важными пассажирами были Вольт Суслов и его питерские попутчики.

Лежал Вольт на второй полке и любовался пейзажами, проплывающими за окном, — до чего же был красив мир, особенно тот, который пощадила война. Как хороша была земля утром, когда розовые пади между холмами наполнялись светом и появлялись фиолетовые тени, прозрачный воздух неожиданно обретал хрустальную живописность, в нем растворялось горячее сеево звезд, а птицы деловито расхаживали по пашням, выискивая там что-то.

На полях работали сплошь женщины — ни одного мужчины, за исключением, может быть, бывших фронтовиков, искалеченных гитлеровским оружием, одноногих, одноруких, обессиленно повисающих на костылях, но таких насчитывалось мало. Там, где не было лошадей, в плуги запрягали коров… Кое-где не хватало инструментов, недоставало плугов, и в ход шли сохи — самодельные приспособления, поделки, которые и сельскохозяйственными орудиями назвать-то было нельзя, — словом, в ход пускали все, чем можно было поднять землю.

Поезд аккуратно, затихая на станциях, пережидая сложные ситуации, связанные с воздушными налетами, шел на восток и в ту же пору отклонялся на юг, вот ведь как, — по карте устремлялся вниз, туда, где уже было тепло, весна состоялась и целиком вступила в свои права.

Дорога была интересной. Кирилл лежал на противоположной полке, часто переворачивался, мучился на жестком дереве — никак не мог приноровиться, наминал себе бока, морщился и царапал пальцами тощую подстилку, ощупывал себя — не образовались ли пролежни?

Пролежней не было — рано еще, слишком молод был парень для пролежней. Ему тоже было интересно поездное путешествие, временами он даже открывал рот, будто ему не хватало воздуха, забывал о потерях, о брате Борьке.

Еды в пути было мало, но есть совсем не хотелось.

Из Вологды горемычный состав, в котором они находились, проследовал в Йошкар-Олу, потом в Киров, из Кирова в Пермь, затем в Свердловск… Громко стучали колеса на стыках, звук стоном отзывался в голове, в висках.

Вольту неожиданно стало казаться, что состав передвигается по одним и тем же местам, он даже засекал станции с одинаковыми названиями, но потом внезапно для себя начинал сомневаться: а так ли это? Крутил головой обеспокоенно — надо было бы уже прибыть в Узбекистан, жаркую республику, пахнущую дынями, а они все еще находятся у пыльного, воняющего дымом и горячим железом Свердловска.

И тем не менее ехать было интересно, к себе притягивало окно с меняющимися картинами за стеклом, исчезающие и возникающие предметы и краски — это занимало глаз и душу… Во всяком случае, скучно не было.

В оренбургской степи, залитой буйным цветом — распустившимися красными маками — дикими, жизнелюбивыми, от которых в глазах рябило, а в ушах начинала раздаваться бравурная звень, поезд затормозили на крохотном, состоявшем из двух жилых домиков и складского пакгауза разъезде, около которого стояли, без всякого интереса жуя жвачку, пятеро больших горбатых верблюдов.

Здесь же стояли два армейских грузовика — видавшая виды полуторка и новенький, уральского уже производства "зисок". На крыше полуторки красовался пулемет.

На площадке между крохотными домиками-мазанками, на земле сидели молодые небритые мужики в простой сельской одежде.

Эвакуированные не замедлили высунуться из вагона: что тут происходит?

Оказалось — диверсанты, целая группа, человек двенадцать. Часть группы была уничтожена, остальных взял в плен летучий отряд особого назначения, которым руководил высокий светловолосый бородач в одежде без петлиц, вообще без всяких знаков отличия.