День отдыха на фронте

Когда с полянки, прикрытой с трех сторон камнями и, в общем-то, почти непродуваемой, сдернули весь зеленый слой, целиком, а потом вытащили непромокаемую оболочку, оказалось, что нащупали вещь довольно ценную — американскую радиостанцию; вещание с ее помощью можно было вести даже в Пакистан, не говоря уже о том, что можно было слушать вертолетные переговоры, мешать наведению машин на цели, ретранслировать передачи, серьезно усиливая их…

Лично группе станция не была нужна, но все равно решили забрать ее и унести на площадку подскока, куда должны будут прийти вертолеты — пригодится ведь. Если не в полку, то в дивизии.

Следом нашли закладку с американскими, немецкими, французскими и прочими забугорными лекарствами — тоже вещь необходимая, в тумбочку за снадобьями приходится лазить каждый день; Романюк осмотрел коробки, изучил наклейки и сказал Мельникову:

— Наиболее ценные лекарства надо унести, те, что попроще, имеющие аналоги у нас, — перепрятать и забрать в следующий заход.

— Согласен. Лекарств никогда много не бывает.

В лекарственном складе обнаружили одну штуку, которая удивила несказанно и Романюка, и Мельникова, и Морозова, — вообще всех, кто находился в группе, это даже не штука была, а штукенция — некое новое направление в деятельности душманов…

Отдельно от лекарств на складе были сложены стенгазеты, в которых "Прохоры" освещали деятельность своего учебного центра (опыт партийной и воспитательной работы они заимствовали явно у нас), переиздания журнала "Советский воин" на языке дари, — для внутренних нужд и изучения жизни в войсках шурави; среди курсантов в длинных рубахах были и отличники, которых бородатые наставники поднимали на душманскую "Доску почета", были и отстающие.

Все происходило как у нас, в наших школах младшего командного состава, на курсах артиллерийских наводчиков и водителей тягачей.

Мельников пошуршал полотнищами стенгазет, повертел их в руках, пытаясь что-нибудь разобрать, не разобрал и сунул назад, в яму, из которой сильно попахивало йодом.

— Если будет возможность взять на обратном пути с собой, пару газет возьмем, — сказал Мельников, — пусть наши агитаторы полюбуются.

Ночью в горах все стихает — ни ветра нет, ни гулкой мороси, превращающейся на глазах в мелкий колючий снег, ни треска, с которым на землю приходит мороз, разрушает камни, делая их мягкими, способными рассыпаться в песок: ночь есть ночь, у нее своя жизнь и своя, если хотите, музыка, даже если ее никто не слышит. Но при всех "даже" она все равно существует.

Всякий шорох, даже очень малый, заставляет просыпаться. Для подобных ночевок это закон. Если не засечешь шорох и в тот же миг не проснешься, то может случиться так, что не проснешься вообще. Это знали все ребята из группы разведки, это мигом понял и намотал себе на ус Романюк.

Ночи стояли такие холодные, что студь легко пробивала спальник, похожий на безразмерный вещмешок, некоторые бойцы брали с собою в этот матерчатый контейнер даже автоматы, — были у десантников случаи, когда стрелять приходилось прямо через ткань…

В первую же ночевку Романюк проснулся от едва слышимого стеклянного щелчка, вскинулся в мешке… Минут пятнадцать не мог уснуть, слушал тишину, вспоминал город свой, реку, богатую рыбой, отца Анатолия Макаровича, врача "скорой помощи", которого сотрудники — и старые и молодые — звали просто Макарычем, для всех он был одинаково дорог, мать Марию Ивановну… Как вы там сейчас живете, все ли у вас в порядке, как здоровье, что делаете, где вы?

Для осенней рыбалки сейчас самое подходящее время. И рыба хорошо клюет, и надоедливые комары не пристают. А если есть машина или мотоцикл, то самое лучшее дело — уехать на рыбалку в горы. Там и только там можно поймать горную форель, которую местный народ зовет на множественный лад "стругы". Это самая лучшая порода карпатской форели. Правда, очень уж быстра эта форель, зар-раза. Течение в горных реках сильное, любая упавшая в воду щепка несется, как пуля, поэтому всякая подсечка должна быть мгновенной, иначе форель тут же сойдет с крючка.

Это не рыба, а… огнестрельное оружие, словом.

Неожиданно, раздирая ночную тишину, будто непрочную ткань, резко и в ту же пору протяжно громыхнул взрыв. Романюк невольно приподнялся, ослабил молнию спального мешка.

В темноте, при свете звезд увидел, что Морозов открыл глаза и сейчас прислушивается к раскатам, рожденным взрывом.

— Что это?

— Камнепад, — спокойно ответил Морозов, — камни пошли вниз вместе со снегом… Поэтому и звук у камнепада бывает, как у девятибалльного океанского шторма — многослойный. Любого горного барана или киика, если те попадают в камнепад, перемалывает почище всякой мясорубки.

— Нас в наших вещмешках камнепад не заденет? — Романюк назвал спальники вещмешками и невольно хмыкнул: а ведь это так и есть.

— Не заденет, — уверенно проговорил Морозов. — Камнепады ходят по другим руслам, мы — в стороне от них, товарищ лейтенант. Спите пока. До подъема осталось немного.