День последний

или пара косматых черных медведей и среди бела дня подымала вой или начинала разрывать снег вокруг ушедших глубоко в землю изб. И все же чуйпетлевцы были довольны, чувствуя себя свободными и недосягаемыми для посторонних, не подвластными ни царю, ни боярину. Потом мало-помалу, повырубив еще деревьев, они расширили свою поляну и стали сами сеять просо и рожь, так что им уже реже приходилось ездить в полевые деревни за зерном или горсткой соли. В конце концов они до того отвыкли бывать среди чужих, что нужны были увещания, просьбы, даже жеребьевки, чтобы заставить их запрячь волов в телегу, нагрузить ее товаром и везти его в полевые деревни. Это казалось им чем-то непривычным, даже грейшым. К тому же жители полевых сел смеялись над их странной речью, их одеждой из звериных шкур, их угрюмостью и тугоумием. В самом деле, они говорили по-своему, смеялись редко и над тем, что другим вовсе не казалось смешным, не знали, какой царь теперь царствует и в какой они стране живут. У них не было ни церкви, ни попа; крестились они как-то особенно и браки заключали только между собой, так что у них родовые имена были все одни и те же. А для различия они давали друг другу всякие прозвища — глупые или странные.

Однажды чуйпетлевские обозники вернулись не все: одного не хватало. Пропал Обрад — человек средних лет, но еще более замкнутый и молчаливый, чем остальные. Невозможно было понять, как он погиб, да и погиб ли на самом деле или просто сбежал. С тех пор в Чуй-Пет-леве об Обраде ничего не было слышно: жив он или помер; а так как у него не было ни жены, ни матери, скоро все о нем забыли. Словно он не здесь и родился. И когда в один прекрасный день Обрад вдруг снова появился в Чуй-Петлеве, все село сбежалось поглядеть на него да чуть его не прогнало, как чужака-пришельца. Старики и местная знать долго раскидывали умом, толковали, расспрашивали Обрада и в конце концов решили, что он ихний, коли знает до тонкости, где в лесу самый упругий кизил для луков, в каком месте растет ежевика и в каком — ясенец. Скоро крестьяне убедились, что не могут без него обойтись, так как все, выходившее из его рук, было складно и ладно: умел он и тетиву натянуть, и против мышей и змей заговаривать, и от ожогов, от укусов травами и заячьим салом лечить. -

Вернули ему домишко с постройками; поставил он новую избу — у самой дороги, на краю села, да не такую низкую, придавленную, вросшую в землю, как у всех, а высокую, светлую, с двумя большими горницами и просторными сенями. Где ходил Обрад, в каких царствах-государствах побывал, — осталось неизвестно. Только сразу было видно, что много видел и многому научился. Попрежнему неразговорчивый, он, однако, нет-нет да ронял теперь непривычные слова о разных полезных предметах, а иной раз и о таких вещах, о которых крестьяне никогда не слыхали. Но больше всего удивляло чуйпетлевцев то, что Обрад обучился чтению и письму, и в избе у него, на полке над очагом, было несколько книг, из которых он им кое-что почитывал, сопровождая это умными, толковыми объяснениями: о муках, которые видела пресвятая богородица в преисподней, о Христе, вспахавшем ниву, а особенно о Сатанаиле, укравшем у бога первого человека. Мало-помалу пришелец Обрад вошел в душу своих односельчан и во всем захватил первенство над ними; так что они сами не заметили, как он отучил их креститься, что они, впрочем, делали редко и кое-как, жечь свечи на могилах, целовать иконы и распятье. •