День последний

Поляна наполнилась шумом и криками. Забытый костер медленно гас, хусары поспешно собирали раскиданное добро, а некоторые в самом деле принялись точить свои тяжелые мечи под лай собак, тоже словно почуявших близкую битву. Дружинники Райко взнуздывали коней, затягивали седельные подпруги либо, прислонившись к древесному стволу, спешили выпить последнюю флягу или жбанчик за удачу Момчила. Легкий туман незаметно вполз на вершину холма. Пышней и выше стали кроны деревьев; лес словно приблизился к костру, окружш его и протянул к нему руки, чтобы согреться.

Возле Райко остались Сыбо, Батул и старый одноглазый разбойник. Когда Райко сел на коня, Сыбо поднял

ГОЛОВУ.

— Я тоже поеду, — ни на кого не глядя, тихо промолвил он. — Только скажи мне, что задумал Момчил: ограбить царский поезд или похитить кого?

— Этого не знаю, медвежатник. А знаю только, что

по лесу идет целый обоз с приданым Андрониковой дочери. Но ты не размышляй о том, какие уборы на боярынях и сколько денег за пазухой у сватов. Тебе ведь это ни к чему! .

— А не наказывал тебе Момчил первым делом оты-окать меня и кое-что передать мне? — спросил Сыбо, помолчав.

— Какой ты, право! Ведь я тебе сказал еще, когда всю флягу выпил! Ну какая же свадьба без медвежатника? Само собой. Н аказов-приказов насчет тебя вдоволь было — и поручений всяких. Без тебя возвращаться не велел. Вы ведь побратимами были. Я еще на селе слыхал.

— Ладно, — так же тихо промолвил Сыбо. — И еще хочу тебя спросить: жива ли ... сестра его ... Евфро-сина?

— Погребена заживо. В монастыре она.

Сыбо опустил голову.

— Спасибо, Райко, — на этот раз громче произнес он после небольшого молчания. — Больше спрашивать не о чем. Едем!

Райко уже внимательно оглядывал поляну. Увидев, что разбойники готовы к походу, он поднес ко рту висевший у него на груди кривой воловий рог. Но еще не успел затрубить, как снизу, из леса появились три человека: по бокам — двое верхом, третий, одетый в рясу, — между ними, пеший.

Райко, опустив рог, крикнул:

— Хрельо! Едрей!

И в нетерпении поспешил к ним навстречу. Остальные хусары столпились вокруг пленника, как только охрана подвела его к костру.

Пленник, видимо, очень устал, но на ногах держался твердо. Ряса его, хотя и покрытая пылью, была крепкая, новая. Он был не молод; красивое, немного испитое лицо его обросло кудрявой густой бородой. Шел он, опустив голову, но теперь, окруженный толпой, выпрямился и спокойно поглядел вокруг. Потом перекрестился и широким жестом перекрестил разбойников. При этом одни наклонили головы, а другие грубо, насмешливо захохотали.

Райко, сидя на коне, опять увидел Луку, который с любопытством разглядывал вновь прибывших.

— Эй, монах! — крикнул ему Райко. — Ты, я вижу, из наших, хоть от тебя и пахнет ладаном. Постереги тут дня два этого черноризца, пока мы со своим делом не управимся. Потом отпусти его на все четыре стороны... А не то мои соколы глаза тебе выклюют! — добавил он, прищурившись. — Хотите, можете монастырь себе здесь устроить.

И весело запел:

Двое черных монахов,

Двое воронов черных,

Строили белую обитель...

— Трое, трое! — крикнул кто-то тонким голосом в задних рядах. — Эти двое, да еще Амирали, старое, злое пугало, что наверху в разрушенной башне живет.

— Монастырь будет хоть куда! А мы — вперед! — так же весело воскликнул Райко и тронул коня.

— Вперед! — подхватили разбойники.

Вскоре поляна опустела. Но долго еще из лесу доносились громкий людской говор и треск сучьев. Собаки громко залаяли было на какого-то зверя. Протяжно протрубил Райков рог. И в лесу снова все стихло.

Лука долго молчал, глядя исподлобья на пленника, смиренно и покорно сидевшего на обгорелом пне. Усталость и волнение, видимо, взяли свое; теперь, когда вокруг не было хусаров, этого незачем было скрывать. Проведя несколько раз полой рясы по потному лбу, Пленник тихим, ласковым голосом заговорил:

— Да свершится воля божия, брат. Буду покоряться тебе и начальствующим твоим, доколе не отпустите меня на свободу. По одежде сужу, что ты служитель божий, хотя не разумею, чего ищешь здесь. Из какой обители ты и как тебя звать?

— Зови меня Лука, — сердито ответил послушник. — И ни о чем не спрашивай!

— Хорошо, брат Лука, хорошо; больше ничего не надо, — сказал пленник.

— А ты куда идешь? Как твое имя? — спросил послушник.

— Теодосий, брат твой во Христе,— попрежнему тихо ответил тот, заглядывая в хмурые глаза Луки. — Слышал о святой Парорийской обители преподобного отца Григория Синаита? Туда с божией помощью направляю я шаги свои, брат. Сколько до нее осталось поприщ?

— Молчи, молчи! — резко прервал Лука. — Коли в Парорийскую пустынь к Григорию идешь, так не болтай об этом. Особенно...

Тут он, словно раскаявшись, что дал добрый совет, или испугавшись чего-то, замолчал, оглянулся по сторонам и еще сильней нахмурился.

— Подымайся. Идем! — приказал он прежним грубым голосом.