День последний

Названные в самом деле встали и подошли к той группе, где находились Лука и Сыбо. Стратимир даже протянул руку к одной толстой березе.

Сыбо, словно не слыша этих речей, каким-то смешным хриплым голосом закричал, размахивая руками:

— Исповедаться хочу, братья! Покаяться! Грех на душе у меня. И правда это: нечестивцы мы, тати ночные. Что на пария напали? Он правильно говорит!

Порывисто наклонившись над старым разбойником, Лука поглядел на него удивленно, с недоверчивой улыбкой.

— Ты пьян, — прошептал он.

Вдруг Сыбо, задрожав, тяжелым мешком упал на колени — не перед Лукой или Стратимиром, а перед каким-то далеким, невидимым призраком. Голосом все более тонким и хриплым. как будто не имея сил выразить все, что было у него на сердце, он воскликнул:

— Обидели мы старца, братья, Григория этого самого! Нарочно подослал нас проклятый Амирали мучить его, ограбить. Просветил меня старый человек, и я ...

Но разбойник с рассеченной бровью не дал ему докончить; он накинулся на него и стал трясти его за плечи, свирепо крича:

— А-а, Григорий, Григорий? Где ты его видел? Где нашел? Куда деньги девал, которые у него отнял? Значит, ты и нас обманул, старый пес!

— Тоже верно, братья, — задыхаясь, пролепетал Сыбо, став на колени перед Батулом. — И про это скажу. И все, что взял, вам отдам. Отпусти меня, Батул: я всю подноготную расскажу, — все, все ...

Он перевел дух, потом, не вставая, продолжал, смиренно кланяясь всем разбойникам по очереди, но особенно усердно в ту сторону, где как-будто стоял незримый свидетель:

— Простите меня, братья. Грех алчности и сребролюбия попутал: обманул я вас. Помните, что я оказал, когда мы к речному затону возле скита подходили?

— Помним! Как не помнить, — послышались голоса. — Ты говорил: надо плотину разобрать и воду спустить; а она монастырский скот унесет...

— Правильно, Славота,—сокрушенно вздохнул Сыбо, глядя в землю.

— Сделали мы это, — подхватил другой, — и принялись рыбу ловить. Прямо так, руками. Вдруг из шалаша у плотины выходит монах и стал нас просить...

— А дальше что было? Говори, сынок...

— Дальше-то? Ну, хоть он еще сильней и крепче нас был, мы его побили и связалИ! и ты с него рясу снял и оделся монахом, чтоб в монастырь незаметно войти.

— Так, так. Теперь постой. Дальше я скажу все как есть, — так же сокрушенно перебил Сыбо.

Но Батул опять закричал:

— Провел нас, старая лисица!

Громко, словно боясь, что его перекричат, Сыбо начал:

— Ох, братья, пробрался я тогда в монастырь, и никто меня не узнал, не всполошился. Вхожу в одну келью, говорю: «Помоги вам Иисус и пресвятая богородица», а вместо креста меч показываю, под рясой спрятанный. И монахи стали мне все отдавать, что у них только было. Ну, я взял немного. Перед уходом говорю им: «Мне, мол, довольно, хвала святым бессребренникам. А вот товарищи мои придут, душу у вас вынут. Бегите в лес!»

— Ах ты, ржавое копье! Так вот отчего, когда мы пришли, в монастыре никого не было и нам ни бодки ³ не досталось? — зашумели разбойники, накинувшись с бранью и криками на Сыбо.

А Халахойда и Славота принялись теребить его и шарить у него за пазухой, ища денег.

Сыбо закричал благим матом, не давая Халахойде вытащить оттуда какой-то предмет. Силач даже поволочил старика за собой, но тот не уступал, вцепившись ему в руки.

— Оставь меня! —кричал он не своим голосом. — Все отдам, только это оставь. Мне его старец дал, сам отец Григорий, когда я в пещеру вошел, где он скрывается.

Но разбойники загнули ему руки за спину, и хотя жилистый старик повалился ничком на землю и стал кусаться и лягаться, Халахойда в конце концов вырвал у него таинственный предмет и поднял его высоко. Над раскрасневшимися от борьбы лицами вознеслось маленькое распятие черного дерева.

— Крест! — удивленно воскликнули все.

— Крест. Чтоб вам на кресте помереть, без креста в могилу лечь! —воскликнул Сыбо, вскакивая на ноги в разорванной одежде, с окровавленным лицом.

Он так быстро и неожиданно кинулся на разбойников, что скоро крест оказался опять в его руках. Впрочем, никто как будто особенно не заинтересовался этой простой, ненужной вещью. Разбойники отступили.

— Крест оставь себе, а нам подай деньги монастырские, — объявил Батул. — Живо!

Сыбо поспешно, заботливо спрятал распятие за пазуху и, не сводя глаз с разбойников, отступил на несколько шагов — к одному дереву. Выражение лица у него было теперь прежнее: полупечальное, полунасмешливое. Застегнув несколько пуговиц на своей красной безрукавке и поправив свирель, он промолвил устало:

— Дайте мне пить!

— Деньги где? — грубо повторил Батул.

— Сейчас скажу, Рваная бровь! Сперва пить дайте: я пить хочу! Хоть два глотка.

— Вина просишь, а от товарищей ихнюю долю прячешь, — укоризненно промолвил рыжебородый.

— Верно. Последнее это дело — товарищей обманывать, — поддержали остальные. — А еще крест носишь на груди!