День Суркова

— Это не оправдательная причина.

— Я понимаю.

— Вижу, что вы не совсем понимаете. Мне придётся наказать вас.

— Каким образом? — Сурков чувствовал, что спрятанный в ботинок «Паркер» вот-вот перепрыгнет в руки негра, и видел в этом вполне логичный ход событий. Но расставаться с авторучкой, которую по каким-то причинам до сих пор не отобрали, чертовски не хотелось.

— Я накажу вас, и наказание не покажется маленьким.

— А может, договоримся?

— Что вы можете предложить?

— Гол как сокол, — сообщил Сурков, подняв руки.

— Как угодно, — согласился негр. — Я мог бы не отправлять вас на наказание сегодня, до конца смены осталось сорок минут, но раз вы упрямитесь.

Он сообщил, коллеге, что грешник Сурков направляется на наказания. После чего другой негр препроводил Суркова в помещение раздевалки с высокими металлическими шкафчиками вдоль стен. Раздевалка ничем не отличалась от своего аналога в какой-нибудь авторемонтной мастерской, там также пахло гарью и промасленной спецовкой. Сурков даже покрутил головой в поисках плаката по технике безопасности и тут же его нашёл. На серой картонке, очевидно, угольным стержнем было выведено:

«Otvetstveнный za poжar — chert Вялый».

— Весело у вас, — попытался пошутить Сурков.

— Советую раздеться.

— Зачем? — изумился Сурков.

— Просто советую.

В словах негра не было ни издёвки, ни угрозы, ни сарказма. Он сказал это так, как говорят избитую тысячелетиями фразу, и Суркову это не понравилось ещё больше. Он снял с себя спецовку и повесил в свободный шкафчик с нацарапанным номером тринадцать.

— Пошли, — скомандовал негр.

Сурков подумал, что негр не такой уж здоровый, и при желании он мог бы поспорить с ним в рукопашной схватке.

— Негров здесь нет, — сообщил негр.

— Как? — удивился Сурков.

— Так вот. Меня зовут черт Вялый, тот, кто вас отправил на наказания — черт Паркер, вы ему не отдали одноимённую авторучку, которую спрятали в ботинок, теперь он вас будет опекать.

— Ни хрена себе, — не сдержался Сурков. — Так вы тот самый ответственный за пожар?

— Советую думать потише, — сказал Вялый и открыл железную корабельную дверь, за которой оказался большой зал с низким потолком.

Сурков невольно остановился, его челюсть безнадёжно отвисла, а колени подогнулись. Насколько он мог видеть, свободное пространство занимали низкие печи и жаровни, на которых сквозь красные отблески огней виднелись огромные ёмкости и сковородки. Вокруг них деловито расхаживали черти, некоторые из которых были вооружены трезубцами. Они помешивали своим орудием ужасное варево, состоящее из смеси масла и грешников. Масло было таким густым, что невозможно было понять, где кончается и начинается грешник. Бесформенные кляксообразные тела вздымались над поверхностью и тут же исчезали в бурлящем месиве. Время от времени один из грешников пытался выбраться из котла, за что тут же получал оплеуху трезубцем и сваливался обратно. Зрелище на сковороде было ещё отвратительнее. Абсолютно голое тело извивалось на промасленном противне. Покрытые румяной корочкой ягодицы мелькали в сумасшедшем ритме, припадая к промокшей сковороде, взвивались с новой силой, от них шёл густой серый пар.

— О, Боже! — выдохнул Сурков.

— Раньше надо было думать о Боге, — сказал Вялый и зашагал между котлами.

Сурков невольно сделал шаг за ним, но поскользнулся в разлитом масле и упал, ударившись головой о сталактит. Вялый оглянулся, но возвращаться не стал, он ушёл и через несколько секунд привёл помощников, молодых рослых чертей, которые подхватили Суркова под руки и поволокли на возвышение, примыкавшее к свободной сковороде. Они усадили его на большую совковую лопату, ловко связали запястья мелкой цепью, после чего один распорол серый бумажный мешок и высыпал на Суркова ошмётки стекловаты.

— Маслом, маслом надо было полить, — посетовал один.

— Не учи учёного, — огрызнулся второй, схватил черенок лопаты и опрокинул его так, что Сурков кубарем полетел на сковородку.

В голове его мелькнули ряды первоклашек, убийственный взгляд завуча, Эльза, снимающая с себя лицо, прячущий в сливной бачок шампанское Людмирский, работники банков, страховых компаний, незнакомые люди, здоровающиеся на улице, голубое небо, белый снег, рыжее вечернее солнце.

Глава 4

Суркову очень хотелось заплакать, но комок в горле катался как горошина и никак не хотел становиться тугим. Его обоженное тело больше не горело, острая боль перешла в тупую, жжение — в нытье, а пронизывающий страх — в глухую усталость.

— Долго ты здесь будешь корячиться? — спросил обрюзгший лысый грешник.

— А-а? — скорее простонал, чем спросил Сурков.

— Я сегодня дневальный, будешь кочевряжиться, останешься со мной на заплыв. Понял?

Сурков ничего не понял, но схватил квадратный кусок мыла и похромал в душевую. Освещённая догорающим факелом комната была оснащена рядом согнутых труб. Кран у душа оказался только один. Как догадался Сурков, горячая вода грешникам не полагалась. Даже после сорока минут на сковороде, его грудь сдавил стальной обруч холода.

— Брр, — сказал Сурков первую осмысленную фразу.