День Суркова

Сурков потянул за железный рычаг проржавевшей двери, которая достаточно легко поддалась и, переступив порог, оказался в проходе, прорубленном в скале. С неровных стен стекала вода и естественным потоком стремилась дальше. Ноги Суркова зачавкали по лужам, красные языки факелов, висевшие на стенах через несколько метров, отбрасывали тусклые тени. Сурков в очередной раз потешил себя мыслью о кошмарном сне, но когда сквозь ботинки проникла вода, двинулся дальше.

Проход расширился, вильнул и вышел в большую пещеру, соединявшую несколько штреков и проездов. По импровизированным дорогам катились электрокары, обливая путь, синим неоновым светом. По дорогам, сходившимся к небольшому перрону, шли люди, одетые в основном в спецодежду или серых тонов платья, покрой которых не вызывал больших эмоций. «Обычные люди, обычная одежда — все, как на стройках метрополитена, только работают здесь одни негры», — подумал Сурков. Но тут же увидел белого, одетого в такую же, как у него синюю робу и прижимающего к груди серый скоросшиватель. Зелёные глаза молодого человека по-кошачьи блеснули. Он сделал неуверенный шаг навстречу, но тут же остановился и воровато оглянулся.

— Кого боимся? — спросил Сурков нарочно громко.

— Ещё не знаю.

— Тогда держи хвост пистолетом, хуже, не будет.

— Наверное, да, — согласился молодой человек, — а ты здесь давно?

— Вечность, — ответил Сурков брезгливо.

— Тогда, может, подскажешь? — замялся парень.

— Что?

— Ну, как себя вести, есть ли тут дедовство, можно ли дать деру?

— Ха, — ухмыльнулся Сурков, — молодо-зелено. Не дрейфь, паря, расскажу, но сначала ты.

— О чём?

— О себе. Как сюда попал?

Парень с недоверием посмотрел на скоросшиватель в руках Суркова, но все же решил не выяснять то, чего ему было не положено и начал:

— Я — Билый. Бандит из Белой Церкви, это на Украине в Европе.

— Хорошо, — похвалил Сурков.

— Сам понимаешь, грешил.

— Много?

— Не так, чтобы очень, как все.

— Все бандитами не становятся.

— Так ведь и я не хотел, но делать нечего, семью кормить было надо.

— А что же у тебя дети голодали?

— Да не было у меня детей, во всяком случае, у моей жены. А на заводе денег не платили, устроиться куда-то очень тяжело, тут дядька предложил организовать мафию.

— Что за мафия?

— Дальнобойщиков стричь, которые на ночлег останавливались. Люди чужие, местных никто не знает. А я подходил и спрашивал по десять долларов, дядька сзади с ружьём стоял. Нам не отказывали.

— Что же так ни разу и не отказали?

— Один раз, — вздохнул Билый, — местная какая-то гадина, то ли меня узнал, то ли дядьку, возьми да и пальни. В дядьку не попал, я на пути оказался. Дядька ответил, но я тогда ещё упасть не успел. Меня дробью под колесо кинуло, а пока гадина разворачивалась, пару раз по мне проехала.

— Деру дал?

— Вряд ли. Скорее всего, за дядькой погнался, но только не догнал.

— С чего ты взял?

— Я его в очереди не видел.

— Ясно, — сказал Сурков, слушая, как из тоннеля, доносится звук приближающегося поезда.

Три фары вынырнули из темноты, и, гремя вагонами, к перрону подошёл электропоезд, с зияющими тёмными проёмами окон и дверей. На облезлых стенах вагонов чёрной краской были набрызганы разномастные буквы из латиницы и кириллицы. С большой долей грамматических ошибок сообщалось: «Здесь был черт Лютый», «Дьявол — дурак», «На Котловой открылась пивная», «Гастроли группы «Квин» с завтрашней ночи и вечность».

— Тебе куда? — спросил Сурков.

— До «Лифтовой», затем на тысяча двенадцатый уровень. Ад семьсот два.

— Это рядом, — заверил Сурков. — Он скользнул в дверной проём, и, взявшись за поручень, стал внимательно изучать то, что напоминало карту-схему. Она была аккуратно нацарапана гвоздём или другим острым предметом, но, несмотря на примитивный уровень исполнения, содержала чёткие линии, схемы переходов и названия станций все на том же смешанном языке латинскими и русскими буквами.

— Осторожно, двери закрываются, — объявил неизвестный машинист. — Следующая станция «Геенна огненная».

Поезд резко дёрнулся и помчался в туннель. В вагоне стало совсем темно.

— Что значит «двери закрываются»? — пытался перекричать шум колёс Билый.

— А, — махнул рукой Сурков, — не обращай внимания.

— Так, что ты мне посоветуешь?

— Не ссы никого, — уверенно сказал Сурков.

— И все?

— Все! Хуже тебе уже не будет. Пойми, что самое страшное произошло.

Сурков не видел лица Билого, но мог поклясться, что он сейчас плачет, как несправедливо обиженный ребёнок шмыгает носом и растирает кулаками слезы.

Прошло достаточно много времени, прежде чем за проёмами окон колыхнулся первый отсвет, и поезд вылетел на станцию.

— Уважаемые черти и гости Ада, — сообщил машинист, — выходя, не забывайте свои вещи в вагоне.

Сурков поискал глазами Билого, но в вагоне находились только негры. Лежавший на полу серый скоросшиватель, наводил на мысль, которая казалась Суркову ужасной и забавной одновременно.

* * *

— Грешник Сурков, вы ехали в противоположную сторону, — высокий негр неторопливо перелистывал скоросшиватель.

— Извините, я здесь впервые.

— Ваш штрафной талон был оторван.

— Ехавший со мной грешник выпрыгнул с поезда.