День свершений

А Бруно неторопливо раскурил трубку и негромко, будто для себя, заговорил о том, что есть на свете дела, которые, хоть умри, а сделай, и вот у них как раз такое дело, к тому же не все так безнадежно, как он, Стэн, наверное, себе представляет: умелого человека ничто не остановит. Короче, есть тут у них одна мыслишка — на крайний случай приберегали! — в два счета можно в столице оказаться, доставят, как говорится, с музыкой, вопрос только в том, что с ним, Стэном, делать, ведь, если честно, проводник им не больно-то был нужен, просто жалко его стало — парнишка-то он неплохой, о засаде предупредил и вообще, — вот и взяли с собой, чтоб не пропал. Ну, а теперь, когда нет с ними Яна и Лота покалечилась, он, Стэн, очень даже может пригодиться, так что пусть он сам и решает: или дальше с ними, или — вольному воля, удерживать его они не станут, опасное дело затеяли… Правда, и здесь скоро жарко станет: кругачи весь лес обложили, не прорваться одному, они сами-то еле-еле вырвались, вон Лота чуть ногу не угробила, черт знает сколько времени потеряли, пока по лесу петляли, чтоб не навести солдат на них с Раденом, а он, бедолага, и помер, и теперь уж, как говорится, даже боги бессильны… Вот Лота и убивается, клянет себя, потому что всего-то и делов было: сунуть старику пилюльку от сердца, и был бы он сейчас жив-здоров, а вот прошляпили: сначала с Яном возились, не заметили, как он, Стэн, Радена уволок, а потом — кругачи, ну и понеслось…

Бруно еще что-то говорил, но Стэн уже не слушал. Так вот в чем дело, вот почему Лота на него так смотрела!!! Выходит, он сам, на собственном горбу, Радена на смерть уволок! Стиснув зубы, Стэн затряс головой: тупица, болван, пень безмозглый — сунулся, просили его! Ведь угробил старика, как есть угробил!

— Кончай башкой трясти! — бросил Бруно. — Решать надо, парень: с нами или как?..

Стэн вскочил на ноги, закусил губу. А его, значит, пожалели, прихватили с собой, как приблудную собачонку. Он-то, придурок, черт те что вообразил, а они — из жалости!..

Он поднял голову, сразу наткнулся на взгляд Лоты: строгий, будто оценивающий. Что-то еще там было — такое, от чего у Стэна бешено стукнуло в груди, перехватило дыхание.

— Да! — глухо сказал он. — С вами!..

Заметил, как сразу потеплели глаза Лоты, смягчились черты лица, и Стэн почувствовал восторженный холодок: вместе!.. Что бы ни случилось — вместе! Он нужен ей…

— Ну, ладно, — сказал Бруно, пряча трубку в нагрудный карман. — Тогда — готовься!.. Сейчас кругачи здесь будут.

Стэн стиснул винтовку, прислушался. Где-то недалеко отрывисто и зло лаяли собаки.

— А потом? — вырвалось у него. — Что потом?

— Потом? — переспросил Бруно, поднимаясь, — А потом — мы сдадимся! Если они нас того… не шлепнут сдуру!.. Ясно?..

10. БРУНО

Вот уж не думал, что цел останусь!.. Очухался в каком-то фургоне трясучем. Лежу пластом, морда на грязных досках, а перед носом — сапожищи солдатские. Дух от них — не передать! Видимо, от этой вони я и очнулся. Между сапог приклады винтовочные приплясывают, мотор надрывается — везут нас куда-то!..

Чувствую — не шевельнуться, спеленали по рукам-ногам, как колоду. Голова трещит, во рту горечь соленая, губ не разлепить. В общем, чисто разделали, чертово семя…

Ну, кое-как приподнял башку, оглядываюсь. Крытый брезентом фургон; вдоль бортов — солдатня на скамьях. Десятка два, все в пятнистых робах, на плечах — черные кружки, знак ночной сферы. Черносферцы! Морды чугунные, на меня — ноль внимания. Дальше, ближе к кабине, Бруно с Лотой вповалку.

Скрипнул я зубами — такая злость взяла! Решился, называется! Послушался этого долбака психованного. Вот, значит, в чем их великий план заключался: чтобы кругачи их сами в столицу доставили! С музыкой!.. Это уж точно — даже с плясками. До упаду! Живого места не оставили, сволочи! Это же надо догадаться: добровольно кругачам в плен?! Но я-то хорош, поддался, не остановил… Тут швырять-трясти перестало, на ровную дорогу выбрались, шофер газу наддал. В фургоне посветлело. Пригляделся я к солдатам, что ближе сидели, — ох и рожи, под стать Бруно! Черт знает, где таких выращивают, — амбал на амбале, от таких не уйдешь. Сидят истуканами, пялятся куда-то в брезент — зенки стеклянные. Пьяные, что ли?..

Через некоторое время — тормозим. Снаружи голоса, крики. Брезент сзади откинулся, какой-то тип в офицерской фуражке в кузов заглядывает. Глянул, рукой машет: «Пропустить!..» В столицу въезжаем — значит, скоро уже.

Ну, едем дальше. Вдруг чувствую, кто-то меня со спины за веревки дергает. Изворачиваюсь: Бруно! Мать честная, сидит на полу и ножом мне веревки режет. Глянул я на солдат — хоть бы один бровью повел! А из глубины мне Лота рукой машет, она уже у окошка стоит, больную ногу поджав. Вроде даже подмигнула — ну совсем как Ян: мол, не дрейфь, парень!

У меня малость ум за разум зашел.

— Чего это они? — бормочу и на солдат кошусь.

— Спят! — говорит Бруно. — Не обращай внимания!..