День свершений

Спрятал он лезвие, к окошку подался. Пригляделся я к солдатам — а ведь и на самом деле спят! Все до единого, с открытыми глазами, словно лунатики. Колдовство, не иначе!..

Хочу встать — ноги подламываются, совсем скис. Тут Бруно сует мне несколько горошинок и фляжку маленькую — запить. В одно мгновение башка прояснилась, прямо звенит, а в теле — ни боли, ни вялости; силы — горы бы своротил! Вот это напиточек! Хотел еще хлебнуть, не дал мордатый: нельзя, говорит, больше — вредно! Вскочил я — и к окошку. А там… Матерь божья, грузовик-то уже по главной столичной площади шпарит, вон и купол уже близко: белый-пребелый, будто яйцо, полсферы закрывает, над ним шпиль золотой в небо вонзается, конца аж не видно! Все вокруг оранжевым светом залито: крыши домов, окна, асфальт площади — прямо пожар. Народищу — чисто Вавилон! Толкотня, давка, гул, все куда-то прут, друг друга пихают… И военных тьма: конные, пешие, в разной форме, все вооружены, кое-где даже панцири храмовников сверкают.

Фургон наш сквозь толпу эту едва ползет, шофер сигнал оборвал. И едем мы прямиком к куполу, то есть к Храму Святой оси, и, между прочим, народ туда же стремится, только солдаты их сдерживают. Тут у меня, как говорится, прорезалось. Ну да, ведь сегодня же праздник, День Первого свершения — самый что ни на есть великий праздник Семисферья! Скоро Чудо оси, Большие жертвоприношения, пророчества…

Оторвался я от окошка, гляжу — Лота ко мне ковыляет, за солдат придерживается. Те — как колоды бесчувственные: хоть ты их режь, хоть жги!

— Подъезжаем, — говорит Лота спокойно и в окно кивает.

Вот оно, ожгло меня, вот они куда все время метили — в Храм оси!

— Ничего не бойся, ничему не удивляйся, — продолжает Лота. — Все сделает Бруно. А ты мне поможешь, договорились?

Кивнул я молча, сам дрожу весь, только не от страха — нет во мне страха! — от напряжения. В Храм, в святая святых, будто приглашали их! А ведь там охраны — как деревьев в лесу, не могут они этого не знать, а вот поди ж ты!.. Черт их знает, что они еще могут! В общем, ничего я про них не знаю, ничего не понимаю, одно чувствую: не из наших они! Больно отличаются от нас, будто вообще не сейчас родились, а где-нибудь в Золотом веке. Жрецы говорят — будет такой после Второго свершения, чистый Эдем, молочные реки, кисельные берега, вино в фонтанах, все сплошь праведники и святые. Только когда это еще будет, а они вот, уже есть, из плоти и крови, на богов похожи, а не боги, да и не верю я жрецам насчет этого царства, мало ли, что через тысячу сферолет будет, нам-то здесь жить и сейчас, и не с праведниками, и сами мы не праведники, вот ведь дела какие…

Тут фургон дернулся последний раз, встал.

— Всё! — командует Бруно. — Пошли!!!

Смотрю, солдатня встрепенулась, повскакивала — и через борт, горохом: четко, слаженно, любо-дорого посмотреть! И на нас, само собой, ноль внимания! Чертовщина!

— Не отставать! — рявкает Бруно, и за ними. Лота меня в спину нетерпеливо подталкивает: «Давай, Стэн, не бойся!..»

Сиганул я на асфальт — там черт знает что творится. Народ стеной прет, черносферцы полукругом выстроились, штыки наружу: охраняют нас от толпы. Рядом — белая стена Храма, как ледяная гора. В ней стальные ворота — вход.

Лота меня окликнула — помог я ей из кузова выбраться, придерживаю. Бруно к воротам подскочил, в руке — вроде игрушечного пистолета. Приставил вплотную — как полыхнет оттуда, будто из гаубицы: пламя, искры, дым!.. Глаза сами собой зажмурились. Открываю — в воротах черная дырища, в мой рост, наверное, по краям багровым огнем светится. Жуть! Тут народ ахнул — и врассыпную, вмиг вокруг чисто стало.

— Прикрой лицо! — командует Лота. — Быстро!..

Натянул я капюшон поглубже, Лоту на руки — и туда! Дыхнуло жаром, гарью, опалило кожу. Продираю глаза: над головой купол белый вздымается, громадный, как небо; пол мраморный сияет зеркалом, будто застывшее озеро. А где-то далеко, в центре, стоит здоровенная, окруженная решеткой, каменная чаша, и из нее бьет вверх ослепительный луч — узкий, как копье, смотреть на него больно. Ось мира!

Лота дернулась, выскользнула из рук. И сразу завопил кто-то рядом — на весь Храм. Оборачиваюсь — боги мои, стоит рядом машина сатанинская, подковой изогнулась: тысячи глаз, все разноцветные, и мигают, как живые! Что-то в ней крутится, стрекочет, попискивает. В кресле перед ней какой-то храмовник в белом мундире — орет как резаный. Над ним Бруно навис: весь черный от гари, шапчонка на голове дымится, страшный, как дьявол. Лота к нему на одной ноге прыгает.