Дендрофобия

Не знаю почему, но в речи многих наших чиновников часто звучит этот перл про корку хлеба, которой они все якобы когда-то были очень рады. И стар, и млад из их холёной братии любит говорить об этом. Даже почти мои ровесники любят упоминать нужды и лишения своей юности, что разруха и голод Гражданской войны 1918 года раем покажутся. Может, они все на каких-то специальных курсах учились, где их научили этим глупейшим фразам?

Нет, чтобы просто сказать: «Дети, мы не можем и не умеем создать нормальные условия жизни в вашей стране, поэтому выдумываем на ходу байки, как хорошо быть нищим, голодным и забитым». Есть люди, которые натурально питались землёй в детстве во время войны и Блокады. Они рефлекторно ели землю, чтобы хоть чем-нибудь заполнить пустой желудок. Но они никогда этим не хвастаются, понимая, что такого не должно быть, что это страшно и ненормально. И они не станут теперь, когда их страна переживает не лучшие времена, с помпой разъезжать на дорогих иномарках по нищим городам и весям России. Для них это неприемлемо, потому что они выжили благодаря сплочённости, а не разобщённости, и им сложно понять, как можно в такой показной роскоши пребывать, когда кругом столько людей нуждается в самом необходимом? А эти мордовороты расписывают, как «сухой я корочкой питался», так что… теперь надо лечиться от ожирения. Кого они хотят обмануть?

Дети смотрели на толстого дядю с лоснящимся красным лицом и соглашались с тем, что голод – это плохо. Потому что из-за него человек становится таким вот пузатым, бесформенным, глупым, у него появляется одышка и нездоровый лиловый румянец. Потом стал выступать другой оратор – кислый ответственный по хозяйственной части. Когда он стал рассказывать о том, как драли в детстве писателя Горького и прочих великих людей, детям стало страшно, и они начали плакать, поэтому воспитательницы увели их досматривать сны.

Потом кто-то из высоких гостей дал команду спешно организовать фуршет. Приехала продуктовая машина, привезла выпивку и разнообразную закуску. Чиновники немножко выпили, покатались с горки, покачались на качельках, полазали по шведской стенке и заглянули в теремок. Впали в детство. Арнольда Тимофеевича кто-то постоянно тряс за руку, кто-то хвалил и обещал перспективы. Захмелевшие дамы из этой компании всё норовили его расцеловать как следует, взасос, а он беспомощно косился на Варвару и даже несколько раз пытался сказать, что он здесь ни при чём, но его слова тонули в хохоте:

– Ох, Арнольд, не знал, что ты такой скромняга! – быстро осоловел на жаре самый главный из высоких гостей. – А? Каков! И скрыл!.. Дай-ка я тя расцелую! Люблю таких людей, а то иной сделает какую-нибудь херню и уже бежит хвастать перед начальством! С гулькин хрен что-нибудь сделает для людей, а шуму столько поднимет, словно новую Эйфелеву башню построил. Ох, как не люблю таких выскочек! Я бы их в разваленные совхозы отправлял: пущай восстанавливают. Бегают, всё чего-то клянчат, всё чего-то надо им. Ух! Выселять таких в отдалённые сельские районы для оздоровительных занятий поэтическим сельским трудом и сближения с народом. А то зажрались все, пузо наели, а про народ-то забыли. А наш народ – это такой народ…

И так далее: ля-ля-ля, тру-ля-ля, «наш народ самый народистый народ в мире, век бы его не знать».

– Да-а, Тимофеич, спасибо тебе! Порадовал, – включилась какая-то весомая дама из Райцентра. – Вот порадовал, так порадовал: ведь ничего ни у кого не просил, сам всё провернул. Молодчина! Не перевелись ещё мужики на земле русской! А то есть такие чмыри, которым всё дай да подай, весь бюджет на них истратишь, а результата нет. У нас вот в прошлом году кто-то из мэров клянчил сетку капроновую за каким-то лядом, все нервы вымотал! Даже такой пустяк сами не могут осилить. Даже какой-то трипперный забор вокруг какого-нибудь долбанного объекта своими силами возвести не могут, импотенты хреновы!..

– А-а, это из соседнего посёлка? – припомнил эпопею с сеткой кто-то.

– Да нет! – не согласился другой. – Это вообще из другого района клянчили. У нас таких побирушек нет. У нас вона, какие люди есть!

Тут Арнольд Тимофеевич закашлялся и густо покраснел, чего за ним сроду не водилось. А Варвара стоит и даже ничего не говорит. Мэр уж хотел, чтобы она сама сказала, что всё это было сделано без его участия, а она молчит и на него даже не смотрит.

Вся эта пытка, в конце концов, закончилась. Высокие гости разъехались, мэр тоже куда-то исчез, и Варя позвала нас на чай. Потому что торт, который привезли для начальства, так и не тронули: всё больше налегали на спиртное, селёдку и грибочки.

Сидим мы тихо в танцевальном зале, который в детстве казался до невозможности огромным, а теперь сомневаешься, как в такой тесноте вообще можно было танцевать. Сидим на детских стульчиках, обсуждаем прошедшее мероприятие, и вдруг кто-то сиротски так в дверь скребётся. Открываем, а там Арнольд Тимофеевич как потерянный.