Денежные короли. Эпическая история еврейских иммигрантов, преобразовавших Уолл-стрит и сформировавших современную Америку

Обвал произошел не сразу, а в конце октября, в ходе нескольких судорожных торговых сессий. Утром 24 октября («черный четверг») рынок рухнул на 11 %. Внезапно иррациональное изобилие, вознесшее Уолл-стрит на новые высоты, сменилось грызущим отчаянием, и площадка Нью-Йоркской фондовой биржи превратилась в гладиаторскую яму страха и безумия. Темпы массовой распродажи захлестнули бегущую ленту, которая выдавала котировки с отставанием более чем на час. По бирже и за ее пределами поползли дикие (и ложные) слухи — один из них утверждал, что спекулянты массово кончают жизнь самоубийством. Когда на вершине соседнего здания был замечен мужчина, на Брод-стрит собралась толпа, решившая, что он собирается спрыгнуть. Он оказался ремонтником. Рынок восстановился в тот же день, но паника усилилась на следующей неделе. 28 октября (Черный понедельник) рынок упал почти на 13 процентов. На следующий день (Черный вторник) он упал еще на 12. На этот раз он не отскочил назад, начав медленное и болезненное падение, которое привело к тому, что в июле 1932 года индекс Dow упал до отметки 41.

Однажды в разгар паники на бирже появился Джефф Селигман. Одетый в полосатые брюки и фрак, со свежесрезанным цветком в лацкане, эксцентричный отпрыск Селигмана выглядел на все сто процентов банковским эмитентом, хотя к тому времени, как и многие годы до этого, его роль в J. & W. Seligman & Co. сводилась в основном к сбору чеков и развлечению младших коллег своими причудливыми привычками. Недавно его имя попало во все газеты в связи с позорным скандалом. Шоу-девушка по имени Киттенс, за которой пожилой банкир начал ухаживать, когда ей было шестнадцать лет, подала на Селигмана в суд, требуя 100 000 долларов за отказ от своего обещания жениться.

Джефф приехал в центр города, чтобы стать свидетелем столпотворения, словно турист, переживший катастрофу. Но присутствие видного банкира, который был замечен за зрелищем с безмятежной отрешенностью, казалось, временно успокоило рынок, отмечала тогда одна газета.

Ранее в том же году J. & W. Seligman & Co. основала два инвестиционных траста. После краха компания столкнулась с сильным спадом, который заставил ее приступить к сокращению расходов и увольнениям. Тем не менее компания оказалась в более выгодном положении, чем многие конкуренты, поскольку не занимала денег для стимулирования спекулятивных покупок.

Гораздо сильнее пострадали Lehman Brothers и Goldman Sachs, которые на фоне бума на фондовом рынке в 1920-х годах достигли новых высот, а затем потерпели крах. После ухода Генри Голдмана партнерство Goldman Sachs с Lehman Brothers постепенно распалось. В 1926 году фирмы официально оформили развод, разделив между собой список клиентов-андеррайтеров, которых теперь насчитывалось шестьдесят, причем большинство осталось за Goldman Sachs.

В обеих фирмах теперь доминировали новые личности. Хотя Филип Леман оставался титульным главой Lehman Brothers до 1930-х годов, он все чаще передавал бразды правления своему сыну Роберту, получившему образование в Йельском университете. Бобби пришел в Lehman Brothers в 1919 году после службы во Франции в составе американских экспедиционных сил. Будучи знатоком искусства, он помогал собирать и расширять коллекцию шедевров своего отца. «Точно так же Бобби собирал людей», — вспоминал партнер Lehman Герман Кан, который пришел в фирму в 1928 году в качестве офисного работника. «Когда кто-то из них ему нравился, он покупал его и приносил в фирму». Кан отметил, что Бобби «явно больше интересовался искусством, чем банковским делом», а его «гением было собирать способных людей, которые понимали, как разумно использовать деньги». И добавил: «Бобби не был техником. Он не мог наладить финансирование. Но он открывал все двери».

Бурная личная жизнь Бобби включала в себя три брака, и его партнерам казалось, что он особенно стремится влиться в христианское общество. «Бобби хотел стать епископалом», — рассказывал один из партнеров. «Он был еврейским антисемитом». Другой вспоминал: «Бобби был очень увлечен социальными различиями и переходом от еврея к нееврею. Для него было большим событием, когда я стал директором SOCAL [Standard Oil Company of California]. Не потому, что это значило много денег, а потому, что Леманы, еврейская фирма, поймали одну из крупных нефтяных компаний, которые, как известно, имели дело только с язычниками».