Der Parasit (СИ)

— Я видел бумажки… — расплывчато начал комиссар, решив предупредить племянника. — Блять, прости, Леви! Я не знаю, что теперь делать! Если все так, то, не разобравшись, эти продажные свиньи уже приготовили обвинения против тебя. Я пытаюсь настоять на подробной экспертизе, потому что, судя по рассказам, у нее вся шея разодрана, она же астматичка была, но этим уродам намного проще, что…

— Что Я?! Я убил свою жену?! — выкрик младшего Аккермана не дал закончить Кенни его предположение.

Это был выстрел в упор — никто не верит ему!

Он чувствовал боль, которая не думала стихать. Ни одно лекарство в мире, ни один наркотик не мог заглушить ее, заставить его разум хоть на секунду забыть о ней. Он хотел начать бить стены, стесывая кожу на костяшках, истошно вопить, чтобы все знали, как ему больно.

Но он молча сидел на краю кровати, даже не чувствуя, как текут слезы и дрожат пальцы.

Ему было плевать, что Кенни увидит его слабым.

Ему было больно.

Так больно, будто он потерял часть себя. И это ощущение не покидало.

Ни на секунду.

Кенни что-то говорил, пытаясь проверить состояние племянника, но тот слабо реагировал на его слова.

Довольно поздно услышав приближающиеся шаги, старший Аккерман увидел подходившего к ним старшего комиссара Трэксли, что окинул их взглядом, полным пренебрежения.

— Готов признаться? — с вызовом произнес подошедший мужчина.

Аккерман промолчал, а Кенни недоброжелательно усмехнулся.

— Твое дело дополнено, сформировано и передано в суд. — То, с каким удовольствием он рассказывал неутешительные вести, наводило на мысли о садистической натуре и ушибленном чувстве справедливости Трэксли. — Перед процессом запросили отправить тебя на психиатрическое освидетельствование. Это может занять пару недель.

— А как же моя жена? — напомнил он старшему комиссару.

— А причем здесь она? Боюсь, ей уже все равно…

— Я хочу ее увидеть напоследок и… — Леви не хотел произносить эти слова вслух. — И… Ее ведь нужно похоронить.

— Кто-нибудь из ее близких родственников этим займется…

— Она сирота.

— Ну, значит, ваши друзья или профсоюз. Не волнуйся, ее тело придадут земле.

— Я могу написать прошение? — не теряя надежды, спросил младший Аккерман.

— Прошение чего?.. — не понял Трэксли.

— Я хочу увидеть свою жену и похоронить ее.

— Позволю напомнить, ты обвиняешься в…

— Я не виноват, а если и так, то еще докажите! — вскочил с кровати младший Аккерман. — Я хочу увидеть ее!

— Хах, — язвительно усмехнулся Трэксли. — Не думаю, что ты получишь одобрение, но я пришлю к тебе стенографистку. — Развернувшись на сто восемьдесят градусов, комиссар Трэксли хотел покинуть тускло освещенный коридор крыла одиночных камер, но:

— Слушай, Трэксли… — обратился Кенни.

— Старший комиссар Трэксли, для вас, комиссар Аккерман! — сделав интонацию громче, с укоризной выпалил мужчина. Как и многие, он недолюбливал необычного комиссара.

— Простите-простите, — переигрывая с сожалением, ответил Кенни, — такого глупца из подворотни не научили банальным основам вежливости, в отличие от вас, Монсеньор. — Пренебрежение старшего Аккермана сочилось в каждом слове. — Однако даже такой босяк, как я, знает, что для начала необходимо провести полную экспертизу, а не поверхностные исследования, и только после полученных результатов выдвигать обвинения в адрес подозреваемого Аккермана. К чему спешка, старший комиссар Трэксли? Позволю себе напомнить, экспертиза — сложный, трудоемкий и долгий процесс.

Сузив глаза и недовольно опустив уголки губ вниз, старший комиссар не спешил с ответом, пытаясь предостеречь собеседника от продолжения разговора своей гримасой, но Кенни вынуждал его к ответу.

— А может, кто-то имеет на вас влияние? Расскажите мне, я доложу в Национальную Ассоциацию, и, после проведения служебной проверки, вы сможете работать, согласно инструкциям. Как вам мое предложение?

— Отличная идея, комиссар Аккерман! Жаль, что ваш подопечный все равно окажется в исправительном учреждении. Ваши старания не помогут ему, ведь его вина — практически доказана!

— Я могу лично убедиться в документальной и исследовательской составляющей доказательной базы?

— Это конфиденциальное дело, и вы не имеете доступа к нему! Ознакомитесь с его деталями в суде, и, поверьте, вы, останетесь разочарованы… — закончил старший комиссар, поспешно покидая злополучное помещение.

— Ублюдок, чертов! Леви, я… — начал было Кенни, но племянник перебил его:

— Да, я знаю…

Стенографистка пришла только через сорок минут. Пока они составили прошение, подошел конец рабочего дня, и теперь его просьбу, изложенную в бумажном виде, смогут передать лишь завтра.

Время ускользало, а обстоятельства никак не складывались в нужный пазл. От этого бывшего капитана распирало чувство обиды и гнева.

Следующей ночью он не смог заснуть, лишь смотрел в потолок. Уже двое суток потеряны, а ответа не поступило. Притрагиваться к ужину желания не было. Казалось, он впал в анабиоз, абсолютно не реагируя на внешние раздражители. Так продолжалось до обеда следующего дня.

После «16:00» к нему пришла стенографистка, зачитав решение комитета.

«Отказано в прошении».