Der Tod und das Mädchen

Дневники Павезе были опубликованы в 1952 году под афористическим названием "Ремесло жить" (Il mestiere di vivere). Вздыхая о названиях книг, не могу не припомнить написанный позже, на иную тему, но в сходной тональности роман Р. Мерля "Смерть – мое ремесло". Последние записи в дневнике – грустные и туманные – были сделаны за неделю до самоубийства, 18 августа. Незадолго до этого он вывел сакраментальные слова, адресованные Констанс Даулинг: "Ты, даже ты, была только предлогом". Я не объявляю это признание прямым доказательством того, что самоубийство было сугубо личным решением Павезе (и вешать его на Даулинг не следует), лишь потому, что сам не принял бы его в этом качестве – верить Павезе во многих случаях, в том числе, в данном, нельзя.

Однако это пустяки. Куда серьезнее то, что "последняя фраза" Павезе настолько напоминает предсмертную записку Маяковского, единодушно признанную самой блестящей в длинной истории литературных самоубийств, что невозможно не догадаться о плагиате. В самом деле, в своем историческом послании Маяковский написал:

"В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил.

Мама, сестры и товарищи, простите – это не способ (другим не советую), но у меня выходов нет.

Лиля – люби меня".

Как известно, Маяковский, набираясь решимости покончить с собой, несколько дней шатался с запиской в кармане. Павезе решил все свои проблемы за несколько часов.

Согласимся – писатель (напомню, Павезе считался не только практиком, но и теоретиком от литературы – одним из основоположников литературного неореализма), плагиирующий чужую предсмертную записку, не совсем чужд пошлости. Тем не менее, то обстоятельство, что он довел дело (самоубийство) до конца, некоторым образом смягчает его вину. В этом контексте мне вспоминается грустное талмудическое правило: смерть искупает. Не всё, не всегда, не обязательно целиком – но искупает. Примем в рабочем порядке, что она искупает, среди прочего, некорректное обращение с классическими текстами.

Еще серьезнее – стихи. Павезе оставил на столе, рядом с "Диалогами", пачку стихотворений, написанных в последние месяцы и посвященных Констанс Даулинг. Первое из них (написанное еще 22 марта, полагаю, до разрыва с возлюбленной) открывалось такими словами: Verrà la morte e avrà i tuoi occhi. Ниже мы обсудим, каким образом эту строчку можно и нужно переводить. Более или менее буквально она значит следующее: "Придет смерть, у которой твои глаза". Не могу не съязвить: tuoi occhi просто напрашиваются для русского уха на буквальное, чуть ироническое истолкование. Тем не менее, кое-что несомненно: налицо феноменальная поэтическая находка. Она немедленно ударила тысячи и тысячи читателей разного интеллектуального ранга и происхождения, в том числе, не знающих ни слова по-итальянски, электрическим током. Эта находка, вкупе со смертью, искупила многочисленные грехи Павезе и придала, задним числом, смысл и значение почти каждому его слову. "Глаза смерти" плюс самоубийство превратили его из всего ничего известного в Италии писателя (и почти безвестного поэта) в бесспорного гения, вдобавок, в перворазрядную трагическую – и мифологическую – фигуру. Фигуру из недавнего, свежего, отчасти военно-романтического прошлого.

Итак, снова подтвердилось, что смерть способна играть конструктивную роль в нашей творческой жизни. Уже немало.

6

Кое-что о "глазах смерти", собственно, о глазах Констанс. Чтобы составить независимое (при сем материалистическое, предметное) мнение на эту тему, я внимательно изучил все ее фотографии, которые сумел найти.

Что ж, у нее и правда были большие, красивые, проницательные глаза – не могу только подтвердить, что голубые (или хотя бы серые), как указано в письменных источниках. Это, в общем, не так плохо – но до "глаз смерти" далеко. Разумеется, Павезе и другие поклонники могли иметь иное мнение – но с чего бы? Поэтому, в отличие от более романтических исследователей, я не мог не задаться вопросом о реальном (не визуальном) происхождении гениальной метафоры. Каким образом она пришла на ум писателю? И ему ли первому? Не выдумал же он ее в некий вдохновенный момент ex nihilo? Как нередко бывает, подсказка обнаружилась немедленно – прямо на месте.