Читаем Der Tod und das Mädchen полностью

Der Tod und das Mädchen

Другое дело, историю русской поэзии, даже современной, невозможно изучать в отрыве от истории русской цензуры. Как тривиально выясняется, Брейтбурд не был первым русским литератором, опьяневшим от строчки Павезе. Разве что вторым. Первым был, как указывает неумолимый календарь, Иосиф Бродский. В самом деле: в 1971 году, еще в России, за три года до выхода русского перевода повестей Павезе, Бродский пишет стихотворение "Натюрморт", которому восхищенно предпосылает все ту же метафорическую строку – Verrà la morte e avrà i tuoi occhi (предлагая следующий перевод: «Придет смерть, и у нее будут твои глаза»). Более того, один из нумерованных фрагментов "Натюрморта" не только адресован Павезе и перекликается с его поэзией, но и содержит другой, на сей раз по необходимости метризованный перевод нашей строки. Да и прочие фрагменты не без греха.

Фр. 9

Вещь. Коричневый цвет

вещи. Чей контур стерт.

Сумерки. Больше нет

ничего. Натюрморт.

Смерть придет и найдет

тело, чья гладь визит

смерти, точно приход

женщины, отразит.

Это абсурд, вранье:

череп, скелет, коса.

«Смерть придет, у нее

будут твои глаза».

Введя в стих слово "абсурд" Бродский продемонстрировал, по крайней мере, посвященным [еще предстоящее нам] знакомство с довольно разнообразным материалом; слова "приход женщины" – углубленное проникновение в него. Нет смысла обсуждать вопрос о том, каким образом (и на каком языке) Бродский добыл (и читал) Павезе в Ленинграде. Но даже если в самом начале был английский перевод, у поэта хватило чуткости докопаться до оригинала. Так или иначе, результат налицо.

Когда-то я полагал, что являюсь вторым (именно, вторым после Брейтбурда) неитальянским литератором, увлекшимся метафорой Павезе. Бродский отодвинул нас обоих назад. А потом оказалось, что имя нам – легион. Много позднее я напоролся на эксплицитное прозаическое признание, объяснившее буквально все. Американский поэт и критик А. Вильямсон (Alan Williamson) написал в одной из своих статей (правда, уже в 1995 году, оглядываясь назад) буквально следующее:

"Как говорил Роберт Фрост, существуют стихи, которые мы знаем еще до того, как прочитали. Для меня в течение многих лет последний сборник Чезаре Павезе с его жестоким, останавливающим сердце названием Verra la morte e avra i tuoi occhi, которое я перевел как "Смерть придет и посмотрит на меня твоими глазами" (Death Will Come and Look at Me with Your Eyes) был именно таким; я приступил к его переводу просто как к существованию".

Что ж, выходит, что Павезе в защите (даже как поэт) не нуждается. Такое (жестокое, останавливающее сердце) впечатление дано оставить не каждому. В многоязычии – просто мало кому.

Однако это еще не все.

В своем предисловии Брейтбурд пишет:

"Самым удавшимся из произведений Павезе, ’его лебединой песней’ считает известный итальянский исследователь литературы Карло Салинари повесть ’Луна и костры’… Эпиграф к этой книге взят из ’Зимней сказки’ Шекспира: ’Зрелость – это всё’".

Поразительно! Трудно поверить – человек, замечательно переведший повесть, не удосужился проверить происхождение эпиграфа к ней. Нет этих слов (Ripeness is all) в "Зимней сказке". Они взяты из последнего, пятого акта "Короля Лира" (сцена 2) и посвящены все той же поучительной теме – взаимоотношениям человека со смертью. Отметим, что в самой повести эпиграф переведен иначе, лучше: "В зрелости – всё".

Нелишне отметить, что, если верить русским переводам Шекспира, этих слов нет не только в "Зимней сказке", но и в "Короле Лире". До такой степени нет, что непредвзятому читателю их (или даже точку их нахождения) ни за что не обнаружить.

Вот как выглядит соответствующее место в классическом пастернаковском переводе "Короля Лира". Основная часть коротенькой, безмерной, гениальной, жизнелюбивой 2-й сцены пятого акта переложена следующим патетическим образом:

Эдгар: Бежим, старик! Дай руку мне. Бежим!

Король разбит. Его и дочь схватили.

Они в плену. Скорей дай руку мне!

Глостер: Зачем бежать? Сгнию на этом месте.

Эдгар: Опять дурные мысли? Человек

Не властен в часе своего ухода

И в сроке своего прихода в мир,

Но надо лишь всегда быть наготове.

Идем.

Глостер: Идем. Ты совершенно прав.

Уходят.

Ну? Где тут Ripeness is all? Или хоть просто "зрелость"?