Деревенская околица. Рассказы о деревне

Зато это место возле хмельной лужи, облюбовали воробьи. Место им очень понравилось, так как по краям лужицы всегда была подсохшая хлебная корочка. Просто воробьиный ресторан. Поклюют корочку, запьют бражкой, а сколько этим птахам надо, вот и балдеют. Чирикают по-своему, как пьяные мужики, потом начинают драться. «Ты меня уважаешь?», — это как обязательная традиция всех пьяниц: А чем воробьи хуже наших пьяниц?

Возле этих танков с брагой живёт ещё и кот алкоголик. Сам жирный, и есть от чего. Проспится, встанет с перепоя, и скорее опохмеляться к этой луже. Чуть отпустит, съест пару пьяных воробьёв, и опять спать. Не житьё, а малина. А воробьи во хмелю, потому никого не боятся. Прыгают по луже, и тут же пьют. Вот уж действительно по поговорке — пьяному море по колено.

ИЗВИНИТЕ, СЭР!

После войны, когда сибиряки вернулись с фронта, а потом начали осваивать целину, то часто новым сёлам давали имена городов Европы, которые они узнали или освобождали: Варшава, Берлин, Канны, Париж. В нашем районе один целинный посёлок назвали Лондон, в честь столицы союзников по второму фронту.

Прошло несколько лет. Однажды трактористу из этого Лондона, Степану Братышеву выпала честь — в составе краевой делегации целинников он поехал в Москву на ВДНХ. А в магазинах с товарами тогда было ещё худо, и чтобы не ударить в грязь лицом, краевое начальство расстаралось и всех приодело, в том числе и Степана. На краевой оптовой межрайбазе помогли ему купить костюм, шикарные ботинки, шляпу и даже модный галстук.

В Москве он ходил вместе с делегацией, и всё было нормально. Однажды возвращались с ВДНХ, и когда уже подошли к гостинице, он решил зайти в магазин, купить папиросок. Купил. Выходит. До перекрёстка со светофором обходить далеко, а если ударить напрямки, то до гостиницы рукой подать — перешёл дорогу и вот она, родная. Вот он и подался напрямки, от машин уворачивается, а шофера что-то ему кричат и грозят кулаками.

Вдруг милицейский свисток, и вот он — строгий милиционер с полосатой палкой. Представился и грозно говорит:

— Гражданин! Почему вы переходите улицу в неположенном месте? Это непорядок, — и достаёт нижечку с квитанциями, что бы ему выписать штраф за нарушение дрожного движения.

— А у нас в Лондоне улицу переходят, где хотят. — Говорит Стёпа Братышев, а сам стоит такой представительный, хорошо одет, в шляпе, но главное — в модном галстуке.

Милиционер тут обмяк, руку под козырёк, вежливо говорит:

— Извините, сэр! Прошу вас, — а сам жезлом остановил поток машин и перевёл Стёпу на другую сторону улицы, прямо к гостинице. Ещё раз козырнул и ушёл.

Стёпа понял, — он сдуру что-то нарушил, но говорить всем о своей промашке не стал. Только спросил у старшего по группе:

— Василий Николаевич, скажите, а слово «сэр» не матерное?

ДОМОФОН

Сейчас во всех домах устанавливают домофоны, и правильно делают. Воспитанием ребят никто не занимается, и поэтому беспризорная молодёжь превратила чужие подъезды в притоны. Особенно зимой, когда на улице холодно. Там парни и девчонки вечерами собираются и гужуются до полуночи. Техничка баба Маша жаловалась, что по утрам ей приходится выметать пустые бутылки, окурки, шприцы из под наркоты, и даже презервативы.

Решили и в нашем подъезде поставить домофон, думаем — тогда и баловства будет меньше. Пригласили работника фирмы, которая устанавливает эти чудо двери. Приезжает мужик, говорит: «Если вам нужен домофон — гоните с каждой квартиры по две тысячи рубликов. За монтаж спецтелефонов и установку в подъезде стальной двери с электронным замком».

Все согласились, кроме Николая Петровича из десятой квартиры. Он мужик был принципиальный, потому говорит:

— Я, как фронтовик и бывший секретарь райкома партии скажу — это демократы довели страну до того, что стало боязно в подъезд входить! Такой преступности при коммунистах не было! Если власть не может навести порядок, то пусть из бюджета оплачивает гражданам эти вынужденные затраты на самооборону.

Началась буза, вроде бы все согласны, а пенсионеры и фронтовики — ни в какую: «За что боролись! За что кровь проливали!» Мужик из фирмы говорит: «Договоритесь — звоните!», и ушёл.

А так как во всех домах домофоны уже установили, то молодняк стал активно обживать наш подъезд. А ещё кто-то на двери Николая Петровича стал писать всякие обидные гадости.

И он решил поймать хулиганов. Как-то услышал на лестнице топот и смех, и сразу бросился к дверному глазку. Видит: стоит у его двери девчушка и хихикает. Он как бухнет кулаком по железной двери, как выскочил на площадку, да как заорёт: «Ах ты, дрянь! Попалась!» А та испугалась, пятится назад, что-то лепечет и извиняется. Николай Петрович глянул на свою дверь и совсем озверел — там мелом жирно написано: «Петрович — козёл!»

— Вот сучонка! И ты туда же! — Сдёрнул с её головы меховую шапочку и начал ею стирать надпись про козла. Потом ухватил девчушку за шиворот, поддал коленкой под зад и спустил с лестницы. Та чуть не упала, сама ревёт, слёзы ладошкой огребает. Николая Петровича тоже бьёт озноб, никак не успокоится.