Деревенская околица. Рассказы о деревне

Но были и накладки. Это, когда «древние люди», ни с того ни с сего, доставали из своих шкур сигареты «Пётр I», и закуривали. Ещё хуже, когда ели шашлыки из «дикого» барана, и крадучись от меня доставали бутылку водки и пили из пластмассовых стаканчиков. Беда была с мобильниками — вдруг у кого-то он начинал трезвонить позывным, «Стюардесса по имени Жанна…». Представляете? Древний человек достаёт «мобилу» и говорит: «Машуня, ты особо не ругайся. Нам шеф обещал сегодня по три сотни каждому на нос, плюс на халяву жрём шашлыки». А если честно, то зрителям эти «ляпы» даже нравились.

Мой номер был коронный — на стойбище «древних людей» нападал огромный «древний» медведь. В этой душераздирающей сцене зрители не успевали разглядеть в траве трос, по которому скользило кольцо с цепью. Что тут начиналось! «Древние люди» с криком разбегались, иногда и туристы бежали в разные стороны. Я «не успевал» и меня подминал под себя медведище. Но я всё-таки одерживал над ним победу, и уводил Потапыча опять в клетку за шалашами, где ему перепадало что-то вкусненькое.

Туристы платили щедро, особенно те, кто был на иномарках. Конечно, фотографировались и, конечно, не бесплатно. Для этого я им давал напрокат «древнюю» одежду и они в неё обряжались. Одежду XXI века меняли на необычный наряд древних с лохматым париком. Иногда пробовали добывать огонь, ели наши «древние» шашлыки из свинины (их цена закладывалась в сумму проката одежды). Всё это фотографировалось и снималось на видео. Это были необычные снимки на память! Всегда просили фотографироваться с Потапычем (разумеется, за плату).

Даже ребятишки одевались в «первобытную» одежду и позировали на фоне древнего стойбища. Было комично смотреть, когда «древние люди» в очках играли на гитаре и пели: «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!» Или играли в карты в подкидного дурака. Необычный отдых был, как говорит молодёжь, в кайф всем, особенно ребятишкам.

Так в «Медвежьем урочище» я проработал медвежатником и «древним человеком» больше двух лет. И вот настал день, когда я, наконец-то, заработал и скопил свои кровные — триста пятьдесять тысяч рубликов! Было бы ещё больше, но много шло на содержание Потапыча, к тому же он зимой «не работал», а спал в своей клетке, заваленный соломой. Ещё и «древним» ребятам нужно было платить. Всё. Теперь можно было ехать к дядьке в Тюмень, но появилась проблема — куда девать Потапыча?

Его хотела выкупить моя фирма, но я знал, — если егеря вовремя не найдут медведя — не пожалеют моего Потапыча, ведь на кону десятки тысяч долларов! Ещё его хотели купить городские барыги, которые устраивали медвежьи бои с собаками и волками, но я сразу отказал. На волю выпустить в тайгу его нельзя, — не выживет. К деду нельзя, Потапыч стал громадный, а его кормить надо, это же не медвежонок, а матёрый зверь. Созвонился с зоопарком Новосибирска, там согласились его приютить, но только при условии — ни рубля не выплатят. Пришлось согласиться.

Вот тогда я и познал истинный смысл слов: «мы в ответе за тех, кого приручили». Мне до сих пор совестно. Когда привёз Потапыча в зоопарк, то по ветеринарным правилам его поместили в карантинную зону. Служители зоопарка попросили меня самому завести его в клетку. Попрощался я с ним, он встал на задние лапы, я обнял его, а сам чуть не плачу. Пошёл, а когда оглянулся, он всё так же стоял и смотрел мне вослед…

Конечно же, он природным звериным чутьём понял, что мы видимся в последний раз. И ещё, — что я его предал, и никак не мог понять — за что? На душе было муторно и гадко. Конечно, было его жалко и стыдно перед ним. Выходило, что я его использовал, как стартовый капитал, только капитал живой, который мне доверился и стал другом. А я этого лучшего друга предал.

Это было не по совести, но вы и меня поймите. Так он, может, доживёт до старости. Уж такая участь маленького медвежонка оставшегося без матери. Но это было слабое утешение…

Будь он проклят, этот стартовый капитал.

БАБЬЕ ЛЕТО

Как не возьми, а выходило по народной пословице, что Семён Зарецкий — счастливый человек: построил дом, посадил дерево и не одно, вырастил сына и не одного, а троих и в придачу ещё девку. По другой пословице выходило, что он жил полной жизнью, так как знал бедность, любовь и войну.

Но тут стоит кое-что уточнить. Если говорить про бедность, то ей у нас на Руси никого не удивишь, а вот с любовью — здесь посложней. Окрутили его с Марьей Сотниковой родители, и не было промеж них вздохов и соловьёв. Однако отшагали вместе по жизни уже полвека и сорганизовали четырёх ребятишков.

Если говорить про войну, то горького он хватил досыта, хлебнул через край, потому как на фронт Семён уходил дважды. Первый раз со всеми, как и положено, а второй раз по необходимости, сам пошёл добровольно. В начале войны, когда сибиряки отстояли Москву, его крепко задело осколком, да так, что думали — он уже не жилец. Долго лежал в госпитале, потом доктора его выбраковали под чистую — не годен к строевой.