Каждый год, где-то в середине лета, пасечник Егор Иванович ждал гостей. В это время шёл самый напор мёда, не успевал качать. Ещё подходил сенокос, а руки-то всего две. Жена в счёт не шла, ей, дай Бог, с домашними делами управиться: корова, поросята, птица… каждого надо накормить и обиходить. Тут ещё подкинут на лето внучат из города, а за ними нужен глаз да глаз.
Пасека располагалась в удачном месте. Два ущелья, как бы подались в стороны и образовали не широкую долину. Из одного, пенясь белыми гребешками, скатывалась по валунам студёная красавица Серебрянка, а из другого вытекала небольшая, но бурная речушка Громотуха. Вырвавшись на свободу, они, как родные сёстры, со слезами-брызгами кидались в объятия друг другу. Старшая Серебрянка прижимала к своему прохладному боку младшенькую горластую Громотуху, успокаивала её, а та всхлипывала волной, успокаивалась, и потом вместе продолжали путь.
Кое-где утёсы нависли над долиной, и тогда ёлки с берёзками напоминали бойких аккуратненьких девочек в зелёненьких платьицах. Они как бы расшалились, гурьбой вбежали на крутой обрыв и с испуганным любопытством заглядывают в пропасть. А там по бархату долины вяжет свои кружева Серебрянка. Вот тут, в раздолье медоносов, как раз и примостилась пасека.
Гости Егора Ивановича были не столько знатные, а сколько необычные. Перво-наперво, — Николай Борисович, художник. Но не какой-то завалящий, что только и умеет лебедей разных да толстомясых красавиц малевать на ковриках, а настоящий. Было ему уже за сорок, серьезный и культурный. Понятное дело, с бородкой, как же художнику без бороды? Работал он директором детской художественной школы. Приезжал не столько отдохнуть, а поработать. Привозил с собой краски, холсты, большие листы бумаги и треногу, чтоб на ней было ловчей крепить подрамник.
И ещё он был классный фотограф. Такие цветные снимки делал, что твои открытки. Он и Егора Ивановича с женой и внучатами не раз фотографировал. Но как! Все привыкли, когда снимаются, то таращатся в объектив, а Николай Борисович снимки «делал». У него всё получалось натурально и все, как живые. Вот Настасья Фёдоровна доит Зорьку, внучата всяк занимается своим делом: Никитка возится с кутёнком, Сергунька хворостиной отгоняет телёнка от коровы, а тот взбрыкивает, Васятка пристаёт к деду с чем-то, а сам Егор Иванович распрягает Гнедка.
Вот такая живая картина и получалась. На неё потом можно было долго смотреть и казалось, что всё оживает, даже слышалось, как канючит Васятка: «Деда… ну, деда, возьми меня завтра с собой на покос… ну, деда…». А дед ворчит и его осаживает: «Отстань, смола. Кто прошлый раз коня упустил? И не проси!»
Вот такой он был человек. Егор Иванович часто говорил:
— Ты вот что, Николай Борисович, бросай свои краски с кистями да подавайся в фотографы, — враз забогатеешь и будешь первым человеком. А то с утра до вечера надсажаешься, и сам же говоришь, что не каждая картина удаётся. А тут — щёлк и вот она красота, и живая деньга сама в руки плывёт.
— Э-э! Нет-нет, любезный Егор Иванович, — возражал тот, — чтобы нарисовать картину похожей и, как ты говоришь, красивой, много ума не надо. Только вот посмотрят на неё раз, ну, два и забудут. А у таких художников, что пишут не только глазами, а ещё и душой, картины живут столетиями, им цены нет.
Хороший человек был Николай Борисович, жаль только, что не каждый год приезжал. А другой гость был свой, колхозный механик Костя Затеев. Он редко был тут больше десятка дней. За ним обязательно прилетал нарочный и заполошно кричал:
— Ты здесь в разгар сенокоса прохлаждаешься, а во второй бригаде два трактора встали… ни одну жатку не переоборудовали на подборщик. Председатель грозится тебя повесить.
— Что, во второй бригаде нет людей? Я же им всё достал. Что я им, нянька? Разве я не имею права отдохнуть и накосить сена корове? — Тоже заполошно орал Костя. — Впереди ещё уборочная — наработаюсь. У нас весь год нельзя: то посевная, то уборка, то зимовка, то ремонт. Никуда я не поеду! Так и скажи им. У меня подписано заявление и я в отпуске. Всё по закону.
Кричать-то кричал, а сам помаленьку собирался, понимал — дело в первую очередь. Хороший мужик был Костя, настоящий хозяин. Он помог ему из хлама собрать две сенокосилки и грабли. Отремонтировал списанный трактор «Беларусь» и раздобыл к нему двухосный прицеп. Это же незаменимая вещь на пасеке.
Ещё был один дорогой гость из райцентра, Антон Сергеевич. Был он никакой не начальник, а просто хороший человек, работал мастером в телеателье. Он любую аппаратуру ладил, вплоть до компьютеров. Слава о нём далеко шла, к нему везли технику даже из города, особенно первые заграничные цветные телевизоры. Он несколько раз чинил телевизор и Егору Ивановичу, даже сделал ему особую антенну, которая ловила все программы.