Приходим. Дед всё разузнал, из каждой винтовки выстрелил, как бы пристрелялся и потащил меня на улицу.
— Подожди, а я пойду опохмелюсь, видишь, как руки дрожат. Я быстро, только ты никуда не уходи.
— Деда, а может, лучше пойдём на автостанцию, там кого из наших деревенских встретим и займём денег на билеты.
— Та ты что! Опозорить меня на старости хочешь? Чтоб Ефим Фетисов побирался! Ну, уж нет. Закрой рот, сиди и жди.
Жду. Только ждать пришлось не меньше получаса. Наконец приходит, сам весёлый. Но руки не трясутся. И это хорошо.
— Теперь пошли. Ох, как я его сейчас раздолбаю!
Заходим в тир. Дают нам по винтовке, а денег у нас осталось в самый обрез, по семь пулек на каждого. Дед хвастает:
— Давай, хозяин, готовь деньги. Сейчас я твою лавочку разнесу в щепки. Не знаешь с кем дело имеешь.
А тирщик смеётся, говорит: «Сперва отстреляйся, папаша. В седьмую мишень вообще редко кто попадает».
Мой дед по этим уткам, самолётам, часам, только бах-бах-бах! Вот она пошла седьмая мишень, он и её — хлесь. Всё!
— Давай, сынок, премию.
Тирщик отсчитал деньги и уже не улыбается, а дед раздухарился и кричит, как будто идёт страшный бой, а у него кончились боеприпасы. Кричит: «Патро-оны!» Тирщик орёт ещё громче:
— Не положено! Это вам не дикий Запад, и не какой-то Техас. Что, вы сюда пришли, чтоб заработать? Обогатиться задумали? Совесть надо иметь, папаша. Я же так в трубу вылечу.
Дед начал спорить, а тот ни в какую. Не даёт патроны.
— Ладно. Чёрт с тобою, — говорит дед, — у нас ещё есть семь патронов. Стреляй, Ваньша, гляди, не промахнись. Запорю.
Тирщик заулыбался и прямо наседает на меня:
— Стреляй, пацан. Пали. Ты не слушай своего деда, он же на деньгах помешался.
И тут от важности момента на меня опять какая-то робость напала, думаю, вдруг промахнусь? А народу набилось полный тир и все советуют: «Стреляй, малый!» «Вот увидите, он обязательно промахнётся!» «Да куда он лезет? Промажет, как пить дать!» И это всё под руку, какая уж тут стрельба. Дед видит, что я робею, хватает мои патроны и опять, только бах-бах, пошла седьмая мишень, он и её уронил. Весело кричит:
— Гони деньги, чёртов сын!
Зрители орут, гогочут, хвалят деда. Тирщик, от греха подальше, рассчитал деда и вытолкал всех на улицу. Кричит:
— Всё, всё. Закрыто на обед! На ремонт! На переучёт!
— Какой обед утром? Какой учёт? Давай жалобную книгу!
— Всё, всё. Приходите после обеда, у меня деньги закончились, это всё дед выгреб. Бессовестный старикашка!
Все засмеялись и стали расходиться. Опять мы пошли бродить по городу. Наш автобус отправлялся после обеда, так что время ещё было. Я опять предлагаю:
— Деда, давай хоть билеты купим.
— Не переживай. Мне, как фронтовику, всё без очереди. Давай сходим пообедаем.
Пошли. На пути какая-то забегаловка. Дед опять требует водки и пива, а тогда водку продавали на разлив, пей — не хочу! Я его стал отговаривать, да куда там. Вообще-то он пил редко, а тут на него как накатило, давай и всё!
— Не переживай, Ваньша! Всё будет путём. Давай сюда деньги. Вот увидишь, как я его, подлеца, раскатаю и весь тир разнесу!
И я увидел. Притащил он меня опять в тир. Тирщик как его увидел, так даже побледнел, а как дед стал стрелять, он и успокоился. Видит, дед крепко перебрал, руки у него ходуном ходят, что ни выстрел, то промах.
— Как, папаша, ещё берёшь патроны? — А сам ехидно подмигивает публике и у самого улыбка во всю харю. — Бери патроны, теперь не жалко.
А дед садит и садит мимо, ни как с руками не совладает.
— Всё, Ваньша, я отстрелялся. — Говорит. — И почему ты меня в забегаловке не остановил? Если б я не напился, то все бы призы были наши. А теперь, что делать?
— Пацан, — говорит хитрый тирщик, — отдай деду свои патроны. Всё равно не выбьешь семь мишеней, тут взрослые, один из тысячи, и то редко выбивают, куда тебе. Пусть дед ещё попытается. — И ехидно смеётся, паразит пухломордый, ну, просто заводит меня. Дед сразу ожил и вытаращил на меня глаза.
— У тебя ещё есть патроны? Вот что. Не слушай эту балаболку, стреляй сам. Я не могу, видишь, как меня штормит. Помни, чему я тебя учил, соберись и действуй. Седьмая мишень движется ровно шесть секунд, но ты не торопись, стреляй на четвёртой. Бери чуть ниже мушки. Забудь про всё, но избавь меня от позора.
А сам стоит такой растерянный и пришибленный, и так мне его стало жалко. Не знаю, что тогда со мной случилось, можете и не верить, но я даже не волновался. Просто знал, — должен попасть и попаду. Что-то мне мерещилось: будто я Пересвет и стою не в тире, а на Куликовом поле, а за мной не пьяненький дедушка, а Россия-матушка. Вообще это бред, но со мной так и было.