Деревенская околица. Рассказы о деревне

— Вот перед вами, — говорит Светлана Николаевна, — царь зверей, половой гигант. Очень интересный больной, с явно выраженной патологией полового и умственного расстройства. С навязчивыми идеями. Личность для вас очень интересная.

Тут это учёное бабьё и набросилось на Костю. Разглядывают, щупают, какая-то бойкая дура даже оттянули резинку и заглянули в плавки. Ну ни сволочь? При этом все что-то умное записывают. И, главное, переговариваются о нём, при нём как о неодушевлённом предмете, вроде вешалки или живого скелета. Только всё латынью сдабривают и напускают научного тумана.

— Особо обратите внимание, — натравливает их Светлана Николаевна, — на эти увеличенные надбровные дуги. О чём это может говорить? Как вы думаете?

Тут одна рыженькая студентка давай умничать. Говорит:

— Согласно теории Кинзи и Фрейда, это признак похотливости и полового извращения. Таких надо травить мышьяком.

— Ну, это вы уж слишком, — вмешалась Светлана Николаевна, — тут, скорее, надо рассматривать в свете американских сексопатологов Мастеркса и Джонсона. До сексуального маньяка Чикатило ему далеко. Разве что могут быть фантазии на трамвайных и автобусных остановках, а действий никаких. В сексуальном же плане — это отработанный материал. Шлак. Да ещё своей башкой дёргает. Вот ей и давайте займёмся.

Ещё долго его так мучили, он попробовал вякнуть, мол, вы кончайте, я вам не пугало с огорода. Тогда их наставник приказала вкатить ему какой-то укол. Вкатили. Пока он доковылял до палаты, у него язык распух, как здоровенный пельмень, и целый день слова сказать не мог. Только мычал, даже не обедал.

Костя потом мне жаловался, как его бабы мучили, и тут я догадался, — всё-таки, Светлана Николаевна его как-то загипнотизировала. Если он потом увидит симпатичную бабёнку с голыми коленками и только чуть шевельнётся сексуальная мыслишка, как тут же язык во рту распухает, а мужское достоинство, наоборот, съёживается в сухой стручок. Хоть ты плачь.

Вот ведь какие бабы мстительные. Их даже клятва Гиппократа не берёт. Так что на остановках надо быть поосторожней.

СТО ГРАММОВ СПИРТА

Когда началась война, я только что закончил школу, но как и положено, был призван в армию. Поскольку у меня было десять классов образования, и я хорошо знал всякую цифру, определили меня в артиллерию, наводчиком-вычислителем. Как маленький винтик в этой огромной военной машине, я находился в резерве на Дальнем Востоке, со своими 152-миллимитровыми пушками. Военное начальство держало военные силы на Востоке потому, что Япония, как союзник Германии, могла напасть на Советский Союз. На западном фронте шли кровопролитные бои, туда направлялись все военные и продовольственные ресурсы.

Мы жили впроголодь, доходило до обмороков. Оно и понятно, ребята молодые, организм требует. Многие просились на фронт. В сорок третьем ко всем бедам ещё прибавилась напасть — дизентерия. За палаточным городком на пригорке всё больше и больше появлялось могильных холмиков. Нас больных человек двести поместили отдельно, даже норму питания увеличили как больным, а что толку, если она внутри не задерживается? Ждали смерти. Нам уже ни отбоя, ни подъёма, ни военной подготовки. Ходили, как тени и с ужасом смотрели в сторону кладбища.

Была осень, в природе буйство красок, погода тёплая, жить бы да жить, а ты молодым загибаешься, а дома маманя ждёт, а у неё на руках ещё малый братишка и сестрёнка. На душе муторно. И вот как-то встал я утром и, как говорят в сказках, пошёл куда глаза глядят. А глядели они на сопки. Иду. Штаны на все пуговицы даже не застёгиваю. Живот до того болит, и боль какая-то ноющая, не проходящая и просто выстёгивает из сознания.

И вот оказался я где-то в долине, где выступали белые скалы, смотрю — растёт дикий виноград, свисают огромные кисти. Была осень, они вызрели, подёрнулись сизым налётом и посохли на манер изюма. Меня как кто кнутом стеганул, руки сами тянутся к ним, а сознание против, — это же погибель! Э-э! Да чёрт с ним, думаю, скорей бы к одному концу. Сорвал несколько кистей и давай с жадностью есть. Ем, а мне всё больше и больше хочется. Наконец, наелся, ещё и с собой прихватил несколько кистей. Иду в расположение части и чувствую в организме что-то необычное. Прихожу, а меня уже военврач Ивлев разыскивает.

— (Трам-тарарам!) рядовой Зарецкий, почему где-то бродите и не принимаете лекарство? Вы нарушаете режим лечения.

Я ему и говорю:

— Товарищ военврач, тут вот какое дело. Боюсь вам и говорить, но мне кажется, что я уже три часа как выздоровел (тьфу-тьфу через левое плечо), — и всё ему как на духу выложил.

Он выслушал меня, подумал-подумал, потом спрашивает:

— Вообще-то это не по науке. А вы виноград хоть мыли?

— В том-то и дело, что не мыл. Там вообще рядом нет воды.

— Странно, — говорит, — идите отдыхать, я за вами понаблюдаю. Наука такого метода лечения ещё не знает.

И вы не поверите, я как завалился на кровать, так и проспал восемнадцать часов кряду. Просыпаюсь, рядом сидит военврач Ивлев и что-то пишет у себя в тетрадке. Сразу интересуется: