Деревенская околица. Рассказы о деревне

На семинар он, понятное дело, припоздал, и место ему досталось самое неудобное — в первом ряду. Сидит он, как на лобном месте, а народ вокруг серьезный — наркологи. Ясно, косоротятся на коллегу, у которого «явно выраженный похмельный синдром». Вела семинар заместитель главного нарколога края, Анастасия Фёдоровна Карелина, женщина лет тридцати. Поглядел на неё Петрович и расстроился. Молодая, красивая, одета по моде, не то, что деревенские женщины.

В городе тротуары и гастрономы, такси и туалетная бумага, потому Анастасия Фёдоровна была гладкая, вся в перстнях и кольцах, но, главное, умная зараза. Такое бывает редко, чтобы и красивая, и умная. Сама чешет без бумажки, да так всё складно: «…из других осложнений алкоголизма характерны судорожные припадки, поражения периферических нервов, депрессия, навязчивые мысли о самоубийстве. В основном, это всё следствие утраты защитного рвотного рефлекса…»

У Петровича башка трещит, он и думает, — хороша Маша, да не наша. А слушать мне тебя сейчас про эти рвотные рефлексы вредно. Надо отключиться и сном поправить здоровье.

Он на этих семинарах насобачился спать за милую душу. Тут главное — поудобнее сесть, корпус откинуть назад, чтобы не клевать носом. Руки на подлокотники, ноги чуть вперёд, затем расслабиться и дышать только ртом, иначе можно захрапеть. Всё это давно испытано, только плохо, что сидит на первом ряду, будь он неладен. Вскоре начал проваливаться, как бы в забытьё. Слова стали доноситься, как сквозь вату, всё невнятнее журчало:

— … кроме метилового спирта в самогоне есть другие ядовитые вещества: уксусный альдегид, ацеталь, фурфурол, сивушные масла, изобутиловый спирт… бу-бу… психозы, бу-бу… невриты…

Наконец Петрович совсем отключился. И вдруг вместо зала он оказался в каком-то храме. Вместо Анастасии Фёдоровны появился батюшка в золочёной рясе, с бородищей, похожий на грузина Гошу. Он помахивал кадилом и тоненько выводил:

— Алчущая душа предержащим да повинуется… — Потом вдруг опять: — ядовитые суррогаты: политура, одеколон, — и снова — аки потреба повиноватися не токмо во гнев, но и за совесть…

«Тьфу ты, — думает Петрович, — и чего это он буровит?»

Тут откуда ни возьмись, появилась какая-то молодуха, гладкая и ухоженная, и в подвенечном платье. Батюшка подводит её к Петровичу, соединил их руки и запричитал скороговоркой:

— Венчается раб божий Пётр и раба божья Анастасия. — Сам хитро подмигнул Петровичу, мол, не робей дядя, девка кровь с молоком, жаль только что черти водкой разбавили. И продолжает: — Теперь в знак супружеской верности обменяйтесь кольцами и поцелуйтесь.

Петрович взял широкое, богатое кольцо, надел, а целоваться не спешит, вдруг подумал: «А куда я свою Марию дену? Она же меня прибьёт как кутёнка, и этой Анастасии не поздоровится».

Вдруг батюшка уставился на него и чётким женским голосом говорит: «И среди нас есть любители зелёного змия. Что вы об этом думаете?» — И ка-ак огреет Петровича кадилом — мама родная! У него аж в боку заныло. Что ты, да и больно.

Подхватился он как ужаленный, и видит — нет храма божьего, вместо амвона — президиум, рядом с ним стоит Анастасия Фёдоровна, и ехидно ухмыляется сосед, который его в бок саданул.

Растерялся Петрович, никак в себя не придёт, а Анастасия Фёдоровна его как бы ещё и добивает, спрашивает:

— Что вы об этом думаете, уважаемый нарколог?

И тут Петрович, путая сон и явь, в напряженной тишине покорно, как под гипнозом, ляпнул:

— Правильно глаголешь, раба божья Анастасия.

Никогда ещё стены конференц-зала не слышали такого хохота. Все смеялись от души, до слез, хотя народ был серьёзный.

Сам Петрович, как затравленный зверёк, испуганно озирался и всё пялил глаза на богатое обручальное кольцо Анастасии Фёдоровны. Он силился вспомнить, где он его только что видел? А та, лукаво подмигнув залу и выждав, когда шум немного поутих, поманила его к себе пальчиком. Петрович, как загипнотизированный кролик встал и шагнул к ней.

— Вы, товарищ, из какого же района будете, и кем работаете? — А сама чуть подалась к нему, явно намереваясь учуять запах «похмельного синдрома».

И тут случилось то, чего никто вообще не ожидал. Петрович истолковал её близость по-своему. Вот они рядышком брови-дуги вразлёт, матовое холёное личико с припухшими городскими губками… На Петровича накатило помутнение, так как в глазу и памяти держит сон. И тут он, недолго думая, по-обезьяньи вытянул трубочкой губы, смачно и с выдохом поцеловал в уста сахарные руководящего медицинского товарища…

Что тут было! Культурная публика из наркологов не просто смеялась — она по лошадиному ржала от восторга!

А сегодня на планерке Николай Иванович ему устроил разгон. Получается, как говорят — мы кого обидим, на того зла не помним. И все белые халаты, которых он не раз выручал, поддакивают и осуждают. И хоть бы кто слово в его защиту сказал. Он даже расстроился от такого поворота дела — добра не помнят.

Сейчас Петрович стал задумываться — может, бросить пить? Не зря же говорят, что и чёрт на старости в монахи подался.

ДЕРЕВЕНСКАЯ ОКОЛИЦА