– Да я-то тут при чем? – возмутился Трещала. – С Томилы спрашивайте, он с Рудаковым сговаривался, меня при том не было! И не знаю я, где тот парень, а на моем дворе его не было и нет, вот те крест!
Он перекрестился, но Одинец вряд ли поверил, а конюхи призадумались…
– Вы парня припрятали! – сказал Одинец. – Вы его до последних дней держите и тогда выпустите, когда иные бойцы покалечены будут, и те, кто за вашу стенку об заклад бился, в проигрыше не останутся! Вот что вы, сучьи дети, затеяли! И вы кого надо предупредили, что есть у вас богатырь, в нужную минуту выйдет на лед!
– Да чтоб мне тут же на месте провалиться, коли я знаю, где тот Нечай!.. – воскликнул Трещала.
Порой с Данилой случалось – чуял ложь каким-то внутренним слухом. Сейчас же он лжи не чуял. Очевидно, Трещала и впрямь не знал о Томилиных затеях. Тут же вспомнилось, что в последние перед Масленицей дни он пил не то чтобы без просыпу, но знатно. Сейчас, приведя себя в христианский образ, он был благообразен, ровненько расчесан, даже красив, но Данила его запомнил ошалевшим с похмелья, идет по двору – а с башки капустные ошметки летят…
– А что, Аким, он, может, и правду говорит! Нарочно велел парня в таком месте спрятать, чтобы самому не знать, и тогда он хоть Евангелие целовать будет – не знаю, да и все тут! – догадался Тимофей. – Хитер ты, да мы-то хитрее!
– Что же, мне крест целовать?
– А целуй!
Из-под сорочки Трещала вытащил большой серебряный крест и прижал к губам.
– Не приводили ко мне чужих парней, Господь свидетель! Своих хватает! Вон Гордей-целовальник к нам перешел – слышишь, Одинец? Было нам кого в чело ставить! Да и Перфишка к нам четвертый день носу не кажет!..
Выпалив это, Трещала понял, что сморозил глупость. Он откровенно признался, что замешан в какие-то темные Перфишкины дела с большими закладами.
– И не покажет, – опять вмешался Озорной. – Перфишка за парнем приходил не один, а то ли с Томилой, то ли с кем другим из твоих бойцов. И нужен был вам Перфишка лишь затем, чтобы парня вывести – тот ведь на Москве одного лишь Перфишку и знал. А потом святым кулаком да по окаянной шее! И нет больше Перфишки, и платить ему незачем…
– Да разве я из ума выжил, чтобы Перфишку Рудакова губить! – воскликнул Трещала. – Да мы с Перфишкой душа в душу, как родные братья, были!
Конюхам было мало дела о причинах такого братства. Они шли совсем по иному следу. Испугавшись, что Тимофей сейчас начнет допытываться о тайных делах Трещалы и Перфишки, Данила принялся искать ногой под столом Тимофеев сапог, чтобы нажать посильнее. Но старший товарищ и сам был не промах.
– А коли вы были как братья – что же Перфишка не к тебе того муромского парня повел, а к Акиму?
– А у него спроси!
– На том свете разве! – отрубил Тимофей. – Данила, говори ты.
– Перфишка к тому из атаманов хотел парня отвести, который старого Трещалы наследство получил. Он среди вас, бойцов, околачивался и многие ваши тайны знал! – воскликнул Данила. – И он сперва полагал, что наследство Одинец получил. А твой скоморох Томила убедил его, что наследство – у тебя!
– Нет у меня дедова наследства! – еще не разумея, что конюхам известно слишком много, отвечал Трещала. – У него и добра-то не было, домишко один да два лубяных короба тряпичной казны! А нас, внуков, четверо! Какое там наследство, смех один!
– Тьфу! – Тимофей начал сердиться. – Устал я вранье слушать! Что, братцы, не начать ли с самого начала? Данила, с первого мертвого тела начинай!
– Да что я вам – Разбойный приказ?! Что вы ко мне с мертвыми телами лезете?! – Трещала даже вскочил.
– Погоди прыгать, – буркнул Одинец. – Мне тоже охота до правды докопаться.
– А вздумаешь кого позвать – языком подавишься, – твердо пообещал Богдаш.
Семейка же молча встал и прислонился к дверному косяку.
– На Тимофея-апостола отыскали на Красной площади, на торгу, в распряженных санях мертвого парнишку, и у него за пазухой была деревянная книжица, не по-нашему писанная, – начал Данила, невольно сбиваясь на слог приказных столбцов, по которым и узнал о подробностях. – Книжица в пядень с небольшим длиной, в вершок толщиной… А паренька того никто на торгу не признал, и его снесли в Земского приказа избу. И то был Маркушка, старого Трещалы правнук, что вместе с ним жил и за ним смотрел. А книжица – старого Трещалы наследство!
– Знать не знаю про деревянные книжицы! – сразу заявил Трещала.
Одинец же, которому, коли верить покойному Перфишке, надлежало стать законным наследником, хмуро уставился в пол. Не умел Одинец врать – да и только!
Тимофей глянул на Одинца и усмехнулся.
– Про девку, Данила, сказывай!
– И нам, конюхам, велено было ту деревянную грамоту сыскать. И мы подрядили девку одну, чтобы в приказную избу наведывалась и вызнавала, не приходил ли кто за парнишкой… – Данила сообразил, что не сказал главного – как грамоту отняли у подьячего Земского приказа, и запнулся.
– Ты говори, говори… – подстегнул Тимофей.