Деревянные глаза. Десять статей о дистанции

Три дня спустя Бернард и Бернье прибыли в Конк. Образ святой, называемый Mаjestas sanctae Fidis, «Величество святой Веры», хранился в узком зале, до отказа заполненном коленопреклоненными людьми. Не имея возможности последовать их примеру, Бернард воскликнул: «Святая Вера, часть тела которой хранится в этой статуе, помоги мне в мой судный день». Говоря эти слова, он смотрел на друга с улыбкой. Он говорил о статуе святой с презрением, как если бы она была изваянием Венеры или Дианы, истуканом, требующим жертвоприношений.

Однако все это было в прошлом. Теперь, благодаря чудесам святой Веры, о которых он рассказывает в своем сборнике, Бернард понял свое заблуждение. Он пересказывает историю некоего Ульдерика, который посмел насмехаться над статуей святой Веры. На следующую ночь святая явилась к нему и ударила его палкой: «Как ты, злодей, осмелился оскорбить мой образ?» Бернард заключает, что в статуе нет ничего, вредящего вере или таящего опасность впасть в заблуждения древних. Она была воздвигнута во славу Бога и в память о святой[264].

Питер Браун обратил внимание, что гнев и месть святой Веры являются, так сказать, оборотной стороной чувства справедливости, царящего в сообществе: «ее устами говорил зычный голос группы»[265]. Он прав. Но чудеса святой Веры, переданные устной культурой, были исчислены в письменном тексте, некоторые страницы которого – например, те, которые мы только что упоминали, – строятся вокруг целого ряда асимметричных оппозиций: образованные люди/крестьяне; латынь/народные языки; живопись/скульптура; Христос/ святые; религия/суеверие (не считая непроговоренного, но повсеместного противопоставления мужчин и женщин). Все они сводятся к двойной оппозиции, культурной и социальной: с одной стороны, это письменная культура (на латыни) и устная культура (на народных языках); с другой – письменная культура и образы[266]. В сфере изображений вырисовывается новая иерархия, которая восходит к иудейской традиции: в плане идолопоклонства статуи считаются гораздо более опасными, чем живопись[267]. Конечно, в конце главы автор признает свою ошибку: в поклонении крестьян статуям святого Герарда и святой Веры нет никакого суеверия, к их религиозному поведению следует относиться терпимо (permittantur). Однако взгляд ученого человека, принадлежавшего к совершенно другой среде (в данном случае речь шла о Северной Франции), остается снисходительным и иерархичным[268].

6. Статуя святого Герарда, подвигшая Бернарда на полуироническое, полувозмущенное сравнение с идолами Юпитера и Марса, сегодня утрачена. Но при реставрации статуи святой Веры, которую Бернард также сравнивает с идолами Венеры и Дианы, выяснилось, что в конце Х века ее тело было приделано к гораздо более древней голове, которая относится к IV или началу V века. Изначально это была голова обожествленного римского императора, сделанная из золота и увенчанная лавровой ветвью. Таким образом, первая реакция Бернарда Анжерского была не лишена оснований[269].

Хронология статуи из Конка и ее переделок обсуждалась очень активно. Реставрировавший ее Жан Таралон предложил ближайшую к нам датировку: конец IX века. Принадлежа к «прероманскому ренессансу круглой скульптуры», она в этом случае оказалась бы «самой древней статуей Запада, дошедшей до наших дней»[270]. Бернард Анжерский сообщает, что статуи с мощами святых обоего пола были очень распространены в Южной Франции. Богоматери с младенцем на престоле могут рассматриваться как варианты того же типа[271]. Функция вместилища для мощей – отнюдь не маргинальный факт: он дает правдоподобное объяснение, почти алиби, возвращению круглой скульптуры[272]. Фрагмент тела святой Веры, несколько цинично помянутый Бернардом Анжерским в молитве, был предлогом, на основании которого конкские крестьяне могли поклоняться тому, что содержало в себе реликвию: образу девочки-мученицы, золотой кукле с выпученными глазами в одеждах, инкрустированных драгоценными камнями.

Рассказы о чудесах святой Веры, донесенные до нас Бернардом Анжерским, показывают, сколь двойственное впечатление производил ее образ. С одной стороны, он вызывал враждебность и сарказм у хулителей, с другой – являлся верующим в видениях[273]. Монахи вывозили статую на торжественные шествия, чтобы она, согласно обычаю, вступила во владение прежде несправедливо отнятыми монастырскими землями[274]. Для жителей Конка не существовало никакой разницы между образом святой Веры и самой святой. С трактовкой, выдвинутой Бернардом Анжерским в качестве противовеса идее идолопоклонства, – трактовкой статуи как напоминания – могло согласиться лишь незначительное меньшинство верующих.