Деревянные глаза. Десять статей о дистанции

Это движение имело и кровавые последствия. Хорошо известна связь между евхаристическими чудесами и преследованиями евреев[283]. Было высказано предположение, что обвинения в ритуальных жертвоприношениях, выдвигавшиеся против евреев с середины XII века, проецировали вовне глубокую внутреннюю тревогу, вызванную идеей реального присутствия в связи с Евхаристией[284]. Некоторые элементы традиционной антиеврейской полемики приобрели тогда новое значение: например, обвинение в идолопоклонстве, базирующееся на библейском рассказе о золотом тельце, или обвинение в буквализме при толковании слов Бога. Догма о пресуществлении, отрицая чувственные данные в пользу потаенной и незримой реальности, может быть интерпретирована (по крайней мере, внешним наблюдателем) как мощная победа абстракции.

В тот же самый период абстракция завоевывает также сферы политической теологии и политической литургии. В своем великом исследовании о двух телах короля Канторович любопытным образом лишь мимоходом ссылается на понятие Евхаристии[285]. Однако не исключено, что догма о пресуществлении сыграла решающую роль и в этом историческом процессе. Я ограничусь указанием на один пример с описанием церемонии в Сен-Дени по случаю похорон коннетабля Бертрана дю Гесклена (1389). Священник из Сен-Дени, очевидец событий, рассказывает в своей хронике, что епископ Отенский, служивший мессу, перед проскомидией вышел из алтаря вместе с королем и пошел навстречу четырем рыцарям, которые держали оружие покойного, «чтобы таким образом показать его телесное присутствие (ut quasi ejus corporalem presenciam demonstrarent)»[286]. В свете предложенной мной гипотезы евхаристические импликации этого уникального геральдического и рыцарского причастия (которое обычно было привилегией баронов и принцев) легко объяснимы. Именно реальное, конкретное, телесное присутствие Христа в таинстве помогло в конце XIII – начале XIV века кристаллизации того странного объекта, с которого я начал рассмотрение. Этот объект стал конкретным символом абстракции государства: скульптурное изображение короля, называвшееся репрезентацией.

4 Ecce Образ христианского культа и его библейские корни [287]

На нижеследующих страницах я попытаюсь связать два не пересекающихся между собой исследовательских поля: изучение Нового Завета и христианскую иконографию. Вследствие ограниченности моих компетенций я щедро пользовался трудами других ученых. Выводы и неизбежные ошибки принадлежат мне самому.

I

Начнем с Мф 1: 21–23. Ангел является погруженному в сон Иосифу и объявляет, что его жена Мария зачала ребенка, однако не от него:

Родит же Сына, и наречешь Ему имя: Иисус; ибо Он спасет людей Своих от грехов их.

А все сие произошло, да сбудется реченное Господом чрез пророка, который говорит:

«СЕ (Ecco), ДЕВА во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил, что значит: с нами Бог»[288].

«Чрез пророка»: Матфей ссылается на Ис 7: 14, косвенно отозвавшийся и в Лк 1: 31 («И ВОТ (Ecco), зачнешь во чреве, и родишь Сына»). Точнее, Матфей отсылает к Септуагинте, где это слово из Исаии («‘almah», «девушка») переведено как «παρθένος», «дева»[289]. Последствия такого перевода – или, вернее, искажения при переходе от еврейского к греческому языку, которое за два тысячелетия превратило заурядное предсказание, пусть даже и сформулированное, возможно, в мессианском контексте («Се, девушка во чреве приимет и родит Сына»), в сверхъестественное пророчество («Се, Дева во чреве приимет и родит Сына»), – хорошо известны. Ими я заниматься не буду. Напомню лишь, что ссылка на Ис 7: 14 – эксплицитная в Евангелии от Матфея и подразумеваемая в Евангелии от Луки – породила расхождение во взглядах евангелистов на рождение Иисуса. Согласно Матфею и Луке, Иисус родился в Вифлееме, поскольку отрывок Ис 7: 14 подразумевал указание на «город Давидов, называемый Вифлеем» (Лк 2: 4, Ин 7: 41–42), родину «Иессея, Вифлеемлянина», отца Давида (1 Цар 16: 1), из «ветви» которого, согласно пророчеству Ис 11: 1, «произойдет отрасль». Марк и Иоанн не упоминают о Вифлееме, равно как и о происхождении Иосифа от Давида, на котором, напротив, настаивают Матфей и Лука. Марк говорит лишь, что «пришел Иисус из Назарета Галилейского», чтобы креститься в Иордане (Мк 1: 9). Из Евангелия от Иоанна мы узнаем, что некоторые люди отказывались признавать галилеянина Иисуса Мессией, ибо, согласно священным текстам, Мессия должен был произойти «из Вифлеема, из того места, откуда был Давид» (Ин 7: 42). Иоанн также приводит слова Филиппа про Иисуса, «сына Иосифова, из Назарета» (1: 45 и далее), которые вызвали презрительный комментарий Нафанаила: «Из Назарета может ли быть что доброе?»