Читаем Деревянные глаза. Десять статей о дистанции полностью

Два тела позволяют умершему присутствовать в двух разделенных пространствах – пространстве могилы и пространстве храма, в двух взаимоисключающих временах – времени погребального культа и времени публичного культа. После смерти император двояким образом сохраняет свое присутствие среди людей[257].

Это положение дел было уничтожено с победой христианства. Кладбища, города мертвецов, обрели свое место внутри городов живых. Это «снятие тысячелетнего религиозного запрета на захоронение intra muros» было определено Жаном Гюйоном как «знак поистине исторической мутации»[258]. Впрочем, некоторые умершие обладали в глазах верующих особым статусом: это были мученики. В своей прекрасной книге «Культ святых» Питер Браун уделил много внимания тому, как в мощах проявляется присутствие мученика и святого вообще. Метонимический статус, который стремились связать с imago римских императоров, здесь обретает полную силу. Душа Мартина – как гласит надпись, выбитая на его могиле в Туре, – находится рядом с Богом («cuius anima in manu Dei est»); в то время как сам он, Мартин, hic totus est praesens manifestus omni gratia virtutum (весь целиком присутствует здесь, как это явлено многими чудесами)[259].

Роль, которую играли мощи святых в христианском мире, глубоко повлияла на отношение к образам. По сути дела, речь идет о следствии уже сформулированной ранее гипотезы о наличии тесной связи между образами и потусторонним миром. Но сами мощи относятся к той сфере отношений, которая известна нам фрагментарно[260]. Прежде всего существует феномен, который христианские полемисты называли идолопоклонством. Следовало бы наконец отнестись к нему серьезно, признав два момента: что мы очень мало об этом знаем и что даже то, что нам известно, с трудом поддается интерпретации[261]. Жизнь (и метаморфозы) древних богов как феномена истории искусства давно освещены в работах Фрица Заксля, Эрвина Панофского, Жана Сезнека, людей, связанных сначала с библиотекой Варбурга, а затем с Варбургским институтом[262]. Однако спектр реакций (поглощение, преобразование, отторжение), возникающих на религиозном уровне при столкновении с такого рода образами, в том числе и образами сугубо местного происхождения, равно как и частично неиконические, если не откровенно антииконические, тенденции, укорененные в иудео-христианской традиции, – это остается исследованным совершенно недостаточно.

В качестве иллюстрации сложностей, возникающих при таком столкновении, я рассмотрю один пример – а именно случай святой Веры, которая, по легенде, приняла мученическую смерть в двенадцатилетнем возрасте, в начале IV века. Ее образ, хранящийся в сокровищнице церкви в городе Конк (ил. 7), давно считается выдающимся произведением каролингской скульптуры и ювелирного дела. Тот же образ играет важную роль в «Liber miraculorum sanctae Fidis», «Книге чудес святой Веры».


7. Святая Вера, Конк


Две первые книги этого агиографического текста были составлены между 1013 и 1020 годами Бернардом Анжерским, клириком, учившимся в Шартрской школе. Бернард, ревностный почитатель святой Веры, отправился вместе со своим другом, школяром по имени Бернье, в Конк, где мощи святой покоились уже полтора века после того, как были похищены из базилики, возведенной в ее честь в Ажене[263]. В ходе этого паломничества, в Оверни и в окрестностях Тулузы Бернард был потрясен обилием статуй из золота, серебра и других металлов, внутри которых хранились святые мощи. В глазах образованных людей – таких, как он или его друг, – это было настоящим суеверием и отдавало культом языческих богов, или, точнее, бесов. В одном месте на алтаре он видел статую святого Герарда, покрытую золотом и драгоценными камнями, которая, казалось, смотрит своими сияющими глазами на крестьян, преклонивших колена в молитве. Бернард обернулся к другу и с усмешкой сказал ему на латыни ( Latino sermone): «Брат мой, что ты думаешь об этом идоле? Разве Юпитер или Марс сочли бы подобную статую недостойной себя?» Сам он признавал (как он поясняет) только один род статуй – распятия. Святых допускалось рисовать на стенах: imagines umbrose coloratis parietibus depicte [ «плоские изображения на раскрашенных стенах»]. Но поклонение статуям святых казалось ему закоренелым пороком невежественных людей: и если бы он в этих местах сказал о том, что думает по поводу статуи святого Герарда, с ним обошлись бы как с преступником.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Сталин. Битва за хлеб
Сталин. Битва за хлеб

Елена Прудникова представляет вторую часть книги «Технология невозможного» — «Сталин. Битва за хлеб». По оценке автора, это самая сложная из когда-либо написанных ею книг.Россия входила в XX век отсталой аграрной страной, сельское хозяйство которой застыло на уровне феодализма. Три четверти населения Российской империи проживало в деревнях, из них большая часть даже впроголодь не могла прокормить себя. Предпринятая в начале века попытка аграрной реформы уперлась в необходимость заплатить страшную цену за прогресс — речь шла о десятках миллионов жизней. Но крестьяне не желали умирать.Пришедшие к власти большевики пытались поддержать аграрный сектор, но это было технически невозможно. Советская Россия катилась к полному экономическому коллапсу. И тогда правительство в очередной раз совершило невозможное, объявив всеобщую коллективизацию…Как она проходила? Чем пришлось пожертвовать Сталину для достижения поставленных задач? Кто и как противился коллективизации? Чем отличался «белый» террор от «красного»? Впервые — не поверхностно-эмоциональная отповедь сталинскому режиму, а детальное исследование проблемы и анализ архивных источников.* * *Книга содержит много таблиц, для просмотра рекомендуется использовать читалки, поддерживающие отображение таблиц: CoolReader 2 и 3, ALReader.

Елена Анатольевна Прудникова

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное
Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота
Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота

Профессор физики Дерптского университета Георг Фридрих Паррот (1767–1852) вошел в историю не только как ученый, но и как собеседник и друг императора Александра I. Их переписка – редкий пример доверительной дружбы между самодержавным правителем и его подданным, искренне заинтересованным в прогрессивных изменениях в стране. Александр I в ответ на безграничную преданность доверял Парроту важные государственные тайны – например, делился своим намерением даровать России конституцию или обсуждал участь обвиненного в измене Сперанского. Книга историка А. Андреева впервые вводит в научный оборот сохранившиеся тексты свыше 200 писем, переведенных на русский язык, с подробными комментариями и аннотированными указателями. Публикация писем предваряется большим историческим исследованием, посвященным отношениям Александра I и Паррота, а также полной загадок судьбе их переписки, которая позволяет по-новому взглянуть на историю России начала XIX века. Андрей Андреев – доктор исторических наук, профессор кафедры истории России XIX века – начала XX века исторического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова.

Андрей Юрьевич Андреев

Публицистика / Зарубежная образовательная литература / Образование и наука