Деревянные глаза. Десять статей о дистанции

Выводы Оригена, ограничившегося повторением Моисеева запрета на изображения, не отличались новизной. Предшествующая же им аргументация, основанная на однозначном разведении кумиров и изображений, как кажется, довольно необычна. Достаточно будет сравнить ее с началом трактата Тертуллиана «Об идолопоклонстве» («De idololatria»), написанном несколькими десятилетиями ранее, около 203–206 годов: «Εidos по-гречески означает „картина“ (forma), отсюда происходит уменьшительное eidolon, как у нас от „картины“ происходит „картинка“ (formula). Поэтому всякую картину или картинку, что-либо изображающую, следует считать идолом»[353]. Точка зрения Тертуллиана, таким образом, заметно отличалась от позиции Оригена. Как же Ориген пришел к концепции такого различения?

16. Погребальное покрывало с изображением Анубиса. Москва, Государственный музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина

4. Аргументация Оригена вращается вокруг двух слов – «кумиры» и «изображения» (similitudo). Последний термин указывает на расхождения между Руфином и Оригеном или, точнее, между переводами Библии, на которых каждый из них основывался. В «Vetus Latina» слово «similitudo» встречается как в Исх 20: 4, так и в Быт 1: 26: «Не делай себе кумира и никакого изображения…» (non facies tibi ipsi idolum neque omnem similitudinem eorum…); «Сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему» (ad imaginem et similitudinem Dei)[354]. В Септуагинте же в первом случае мы обнаруживаем «ὁμοίωσις», во втором – «ὁμοίωμα»: различие не помешало греческим поборникам икон использовать в качестве аргумента против оппонентов стих Быт 1: 26[355].

Выбор в пользу слова «ὁμοίωσις» (вместо «ὁμοίωμα» или «ὁμοιωτής»), которое в платонических и неоплатонических текстах обозначало активное отождествление человека с Богом, Г. Ладнер назвал «ключевым событием в истории идей»[356]. Как в «εἴδωλον», так и в «ὁμοίωμα», понятиях, имеющих фундаментальное значение для комментария Оригена к Исх 20, различимо платоническое звучание – несмотря на то что они встречаются в посланиях апостола Павла[357]. Платон использовал эти слова при описании перехода небесных идей к их земным, неизбежно неадекватным отражениям[358]. Законно ли на этом основании улавливать платонические отзвуки и в различении между кумирами и подобиями у Оригена? Дабы ответить на этот вопрос, необходимо проанализировать доводы, сформулированные Платоном в «Софисте».

Внутри сложносоставной категории «искусство подражания» чужеземец из Элеи противопоставляет искусство «творить образы» («εἰκαστικήν») искусству «создавать призрачные подобия» («φανταστικήν») (235e–236c, 260d – e, 264c, 266d – e). «В одном я усматриваю искусство творить образы, – объясняет чужеземец: – Оно состоит преимущественно в том, когда кто-либо соответственно с длиною, шириною и глубиною образца, придавая затем еще всему подходящую окраску, создает подражательное произведение». Однако «те, кто лепит или рисует какую-либо из больших вещей» ведут себя по-разному. «Если бы они желали передать истинную соразмерность прекрасных вещей, то ты знаешь, что верх оказался бы меньших размеров, чем дóлжно, низ же бóльших, так как первое видимо нами издали, второе вблизи» (235e–236a)[359]. Стремление достичь как можно более убедительной иллюзии подразумевает толику обмана: в этом смысле софист – это тот, кто «занимается искусством, творящим лишь призрачное» («φανταστικὴν τέχνην»). Речь не идет о простой аналогии. Гипотеза о том, что софист – это «творец отображений» («εἰδωλοποιόν»), выводит нас в сердцевину диалога – к опровержению тезиса Парменида «то, чего нет, не существует». «То, что мы называем образом (εἴδωλον), не существуя действительно, все же действительно есть образ в каком-то смысле?» («ἀλλ’ ἔστι γε μήν πως», 240b)[360]. Следовательно, отрицание как отличие не дóлжно смешивать (как это происходит в предельно монистических рассуждениях Парменида) с отрицанием как не-бытием[361].

Аргументация Платона, не касаясь существования как такового, обходит вымышленные вещи стороной: например, встречающихся в поэзии кентавров и сирен[362]. Доводы Оригена, напротив, затрагивают образы вымышленных существ, порожденные человеческим умом с помощью «всеобъемлющего представления» («κατὰ περιληπτικὴν φαντασίαν»)[363]. Это выражение сочетает платоническое понятие «охватывающего (постигающего) разума» («περιληπτικὸς λόγος»), соединяющего «очевидность и истину» (Секст Эмпирик, «Против логиков», I, 143), со стоическим концептом «постигающего представления» («καταληπτικὴ φαντασία»), вокруг которого вращается ключевая проблема логики и теории восприятия у стоиков – «критерий истины»[364].