Читаем Деревянные глаза. Десять статей о дистанции полностью

Поль Валери уподобил произведения искусства, собранные в музее, «гомону окаменевших созданий, каждое из которых тщетно требует несуществования всех остальных»[510]. Адорно неявным образом процитировал эту фразу, включив ее в контекст гегельянских представлений о «смерти искусства»: всякое произведение искусства устремлено к истине, а значит, и к самоуничтожению, поскольку, устремляясь к истине, произведение тем самым сопричастно нетерпимой природе истины. Пройдя совершенно другую, и даже противоположную, траекторию мысли, интеллектуализм Адорно приходит к выводу, который парадоксальным образом сближается с мистицизмом Симоны Вейль: всякое произведение искусства создает вокруг себя пустоту и поэтому должно восприниматься как нечто изолированное.

Именно против этого требования направлена полемика, которую ведет Роберто Лонги в своем очерке «Постулаты для критики искусства» («Proposte per una critica d’arte», 1950):

Встав на эту точку зрения, мы должны побороть последние реликты метафизики, которыми являются принцип абсолютного шедевра и принцип его, шедевра, блистательной изоляции. Любое произведение искусства, от древнегреческой вазы до свода Сикстинской капеллы, есть шедевр, насквозь проникнутый утонченной относительностью. Произведение никогда не существует само по себе; оно всегда есть некоторое отношение. И прежде всего как минимум отношение с другим произведением искусства. Если бы в мире существовало всего одно произведение, его бы даже не понимали как произведение рук человеческих; на него бы смотрели, с почтением или с ужасом, как на магию, как на табу, как на творение Бога или колдуна, но не человека. И мы уже слишком настрадались от мифа о художниках-богах; пора начать думать о художниках просто как о людях[511].

Читая эти, такие контрастирующие, высказывания, поневоле вспоминаешь о различении между «сказанным в абсолютном смысле» («impliciter») и «сказанным в относительном смысле» («secundum quid»), которое Вазари взял из аристотелевской и схоластической традиции[512]. Симона Вейль и Адорно настаивают (хотя и с разных позиций) на необходимости рассматривать произведения искусства как абсолютные, несвязанные сущности. Лонги, как и Вазари до него, утверждает, что произведения искусства требуют для себя исторической, реляционной перспективы, перспективы «secundum quid». Обе эти установки кажутся мне в равной степени необходимыми, но взаимно несовместимыми: их невозможно применить одновременно. Это как с известной картинкой «Гусенок или кролик?»: на картинке присутствуют и гусенок, и кролик, но вы не можете увидеть их одновременно[513]. Однако между двумя этими перспективами существует отношение асимметрии. «Простая», прямая, абсолютная установка поддается выражению на языке истории – но не наоборот.

<p>7</p><p>Дистанция и перспектива</p><p>Две метафоры<a l:href="#n_514" type="note">[514]</a></p>

В 1994 году профессор Нью-Йоркского университета, физик-теоретик Алан Сокал напечатал в журнале Social Text обширную, наполненную библиографическими ссылками статью под названием «Transgressing the Boundaries: Toward a Transformative Hermeneutics of Quantum Gravity» («Пересечь границы: К трансформативной герменевтике квантовой гравитации»). Через некоторое время сам же Сокал разоблачил свою мистификацию: его статья представляла собой злую пародию на радикальный релятивизм, популярный сегодня у философов, антропологов, литературоведов и историков (в том числе и у историков науки). Скандал получил широкую международную огласку и даже попал на первые полосы New York Times и Le Monde. В статье «Чему должна нас научить мистификация Сокала», напечатанной в Times Literary Supplement, профессор философии Нью-Йоркского университета Пол Богосян, чтобы пояснить суть релятивистических воззрений тех постмодернистов, которые стали мишенью пародии Сокала, привел следующий пример: для подобных релятивистов выводы археологов о происхождении первых обитателей американского континента не менее истинны, чем мифы, распространенные у индейских племен Америки – таких, как зуни. Вот что пишет Богосян по поводу этого мнения:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Сталин. Битва за хлеб
Сталин. Битва за хлеб

Елена Прудникова представляет вторую часть книги «Технология невозможного» — «Сталин. Битва за хлеб». По оценке автора, это самая сложная из когда-либо написанных ею книг.Россия входила в XX век отсталой аграрной страной, сельское хозяйство которой застыло на уровне феодализма. Три четверти населения Российской империи проживало в деревнях, из них большая часть даже впроголодь не могла прокормить себя. Предпринятая в начале века попытка аграрной реформы уперлась в необходимость заплатить страшную цену за прогресс — речь шла о десятках миллионов жизней. Но крестьяне не желали умирать.Пришедшие к власти большевики пытались поддержать аграрный сектор, но это было технически невозможно. Советская Россия катилась к полному экономическому коллапсу. И тогда правительство в очередной раз совершило невозможное, объявив всеобщую коллективизацию…Как она проходила? Чем пришлось пожертвовать Сталину для достижения поставленных задач? Кто и как противился коллективизации? Чем отличался «белый» террор от «красного»? Впервые — не поверхностно-эмоциональная отповедь сталинскому режиму, а детальное исследование проблемы и анализ архивных источников.* * *Книга содержит много таблиц, для просмотра рекомендуется использовать читалки, поддерживающие отображение таблиц: CoolReader 2 и 3, ALReader.

Елена Анатольевна Прудникова

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное
Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота
Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота

Профессор физики Дерптского университета Георг Фридрих Паррот (1767–1852) вошел в историю не только как ученый, но и как собеседник и друг императора Александра I. Их переписка – редкий пример доверительной дружбы между самодержавным правителем и его подданным, искренне заинтересованным в прогрессивных изменениях в стране. Александр I в ответ на безграничную преданность доверял Парроту важные государственные тайны – например, делился своим намерением даровать России конституцию или обсуждал участь обвиненного в измене Сперанского. Книга историка А. Андреева впервые вводит в научный оборот сохранившиеся тексты свыше 200 писем, переведенных на русский язык, с подробными комментариями и аннотированными указателями. Публикация писем предваряется большим историческим исследованием, посвященным отношениям Александра I и Паррота, а также полной загадок судьбе их переписки, которая позволяет по-новому взглянуть на историю России начала XIX века. Андрей Андреев – доктор исторических наук, профессор кафедры истории России XIX века – начала XX века исторического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова.

Андрей Юрьевич Андреев

Публицистика / Зарубежная образовательная литература / Образование и наука