Деревня Левыкино и ее обитатели

За Яхонтовым садом вдоль въездной Московской улицы справа в ряд стояли большие белые зерновые амбары с широкими кованными железом дверями и накладными запорами. А слева стояла городская больница нашего главного мценского доктора Атабегова. Во мценском произношении фамилия эта звучала иначе – Афтабеков. Недалеко от больницы была школа.

За тюрьмой, через речку Зушу, вдалеке на высоком берегу белели железнодорожная станция и около нее огромный элеватор. Оттуда, из-за станции с северной стороны из-под железнодорожного моста в город втекала река Зуша. Она с севера на юг обтекала полукружием весь город по его огородным краям. А на ее противоположном – высоком, обрывистом – берегу далеко был виден красивый и неприступный монастырь. Где-то там возле него была железнодорожная школа, в которой когда-то учился мой брат Александр.

За базарной площадью, на другом берегу Зуши, почти сразу начиналось большое пригородное село Волково. Там был организован в первые годы Советской власти животноводческий совхоз. В этой деревне я был всего один раз по случаю продажи туда мамой нашего старого гардероба орехового или вишневого дерева из того московского гарнитура, купленного когда-то для квартиры в Гарднеровском переулке. Гардероб был продан, кажется, зоотехнику, а может быть, агроному Волковского совхоза. Запомнил я, что он с молодой женой получил от совхоза квартиру и сделал первое приобретение – купил наш ореховый или вишневый гардероб с оторвавшейся с петель дверцей. Я все удивлялся тогда и задавал себе вопрос: «Зачем дяде понадобился наш старый гардероб?» Нам он был не нужен, так как скоро предстояла продажа дома. В деревню после этого мы ездили летними гостями. А потом перед войной вовсе перестали там бывать. И вот теперь, спустя более двадцати лет, я приехал в этот город и не узнавал его. Не оказалось в нем старого Яхонтова сада. На его месте теперь стоял мотель для проезжающих на юг туристов. Город вырос вширь. Он вобрал в себя почти все пространство, начиная от бывшей деревни Голубочки вместе с большим ржаным полем. Но, выросши вширь, он стал меньше ростом. Почти совсем исчезли из панорамы города колокольни и сияющие золотом купола церквей. Исчез с базарной площади огромный белокаменный собор Петра и Павла. Его начали рушить еще в довоенные годы, но окончательно разобрали после войны. Говорили, что кирпич от этого собора и других разрушенных церквей пошел на строительство и восстановление жилых зданий. Город изменился цветом. Из белокаменного он превратился в силикатно-серый, кирпичный. Много домов было построено из мрачных шлаковых блоков. А четырех-пятиэтажные дома из серого силикатного кирпича, построенные целыми кварталами без всякой архитектурной идеи, как-то придавили город к земле. Крыши их были плоскими, асфальтовыми, межэтажные пространства низкими, поэтому окна в домах получились маленькими. В целом дома, давшие приют разросшемуся населению города, производили унылое впечатление.

Исчезла из городской исторической среды базарная площадь. Над стенами торговых шатров надстроили второй этаж из современных конструкций. И этот замечательный памятник городской русской архитектуры превратился в типовой универмаг провинциального города с пустыми прилавками, примитивными витринами и пустыми торговыми залами.

На месте когда-то бушующего тележного базара осталась небольшая, огороженная зеленым забором площадка с железными воротами, над которыми красовалась вывеска «Мценский колхозный рынок».

На следующее утро после нашего приезда, по моей памяти, должен быть базар. Я пришел туда не так уж и рано. Но базар не бушевал разнообразием товаров и не гудел громким говором продавцов и покупателей. В это утро мне показалось, что город окончательно утратил свой праздничный белокаменный вид. Впрочем, когда на попутной машине я уезжал из Мценска в сторону моего родного Левыкина, чтобы успеть побывать там до общего отъезда нашей экскурсии, я оглянулся на Мценск с высокого места, на котором когда-то стояла деревня Голубочки, и увидел вдали белокаменную тюрьму, бывшие белокаменные палаты купцов Иноземцевых, а теперь райотдел милиции, белое здание железнодорожной станции, элеватор и на крутом берегу за Зушей остатки белокаменного монастыря. Память продолжала жить.

Прошло еще двадцать лет. И вдруг в 1986 году я встретил в далеком Нью-Йорке человека, который продолжал помнить наш Мценск почти таким же, как я его только что описал. В очень жаркий июнь того года я в составе небольшой делегации приехал в этот город по приглашению Ассоциации американских музеев для участия в ее годичной конференции.