Нас было трое: заместитель министра культуры России А. И. Шкурко, директор Центрального литературного музея И. В. Шахалова и я. Мы с большой ответственностью готовились к этой поездке, как этого требовала господствовавшая в сознании советских граждан традиция советской бдительности. Перестройка наша тогда еще только начиналась, и горбачевское «новое мышление» еще не преодолело привычного нашего, советского отношения к окружающему нас капиталистическому миру. А США, безусловно, оставались для нас по-прежнему центром мирового империализма, и мы, конечно, внутренне настраивались на возможные неожиданности. Добавлю, что после гибели корейского Боинга отношение к нашей стране и со стороны официальных властей США, и со стороны общественного мнения резко качнулось в обратную, негативную сторону от наметившихся перестроечных тенденций.
Словом, мы летели в Нью-Йорк, переживая тревожное чувство неизбежной встречи с чужим миром, с ожиданием возможных провокаций. Газеты наши своей информацией об этом мире настраивали нас на соответствующий уровень бдительности.
Но все оказалось гораздо проще. В этом мы убедились только через несколько дней после прибытия в США. А еще в большей степени преодолели свою «классовую» предубежденность, когда в последний день улетали из Нью-Йорка домой. Но когда мы в течение девяти часов полета приближались к центру мирового империализма, наше тревожное напряжение нарастало. Мы ощущали это наиболее сильно после посадки в Ган-дере. До Нью-Йорка осталось лететь около трех часов, и нам выдали для заполнения иммиграционные карточки. Мы от волнения никак не могли справиться с этой простой задачей. Я, например, при этом испытывал ощущение, будто бы с меня снимали показания вплоть до отпечатков пальцев. Никак не удавалось мне понять суть вопросов, на которые надо было отвечать словами из печатных букв. Наконец с помощью бортпроводников мы кое-как заполнили эти злосчастные карточки и стали ожидать приземления.
В оправдание своего «классового» психоза замечу, что все те, кто в нашем самолете, так же как и мы, летели в «логово империализма» первый раз, были в одинаковом с нами состоянии. И еще в оправдание своей глупой классовой ограниченности добавлю, что, когда в ответ на наш визит к нам из США приехали наши коллеги, они признались нам в тех же тревожных переживаниях, в той же предубежденной ограниченности представлений о нашей стране как «империи зла». Об этом чистосердечно сказал мне ставший моим другом директор Музея города Нью-Йорка господин Роберт Макмиллан, когда мы в номере иркутской гостиницы «Интурист» в дружеской беседе допивали под байкальского омуля вторую бутылку столичной водки иркутского разлива.
Нью-Йорк встретил нас необыкновенной душной жарой. К зданию аэропорта Кеннеди от нашего самолета нас подвезли в невиданном мною доселе огромном автобусе. В его салоне, поднимающемся и опускающемся с помощью гидравлических механизмов, уместились сразу все пассажиры нашего
Ил-62. В охватившей нас духоте мы чувствовали себя, наверное, так же, как и выброшенная из воды рыба. Казалось, что напряжение наше вот-вот достигнет предела. Мы вышли на рубеж паспортного контроля. Началось наше открытие Америки. А она открылась нам неожиданно быстро и просто. Чиновник полиции – огромный негр с огромным пистолетом даже не посмотрел на нас, проверяя наши паспорта. Смотрел он в какую-то большую книгу. Быстро найдя там то, что ему было нужно, он улыбнулся нам своей негритянской улыбкой, сделал рукой приветственный салют, и мы через открывшуюся дверцу вошли в Соединенные Штаты Америки.
Наши молодые пограничники в Шереметьево обычно по несколько раз внимательно всматриваются в лица даже своих собственных граждан, возвращающихся домой из командировок, сличают их фотографии на паспорте и еще серьезно и строго спрашивают, из какой страны вы приехали и каким рейсом. Поэтому очереди прибывающих пассажиров в Шереметьево движутся медленнее, чем в аэропорту Кеннеди в Нью-Йорке. Может быть, наши пограничники не торопятся пропустить очередь мимо себя специально, чтобы пассажирам не так долго было ждать выдачи багажа?
Но в аэропорту Кеннеди мы обнаружили свои чемоданы сразу, как только прошли через рубеж паспортного контроля. Мы едва успели схватить их с транспортерной ленты.
Не задержал нас и таможенный чиновник, такой же большой и суровый негр. Убедившись, что наши талоны на багаж соответствуют номерам, наклеенным на чемоданах, он такой же приветливой улыбкой и жестом руки продемонстрировал нам свое гостеприимство. Видимо, их профессиональный опыт был достаточен, чтобы поверить нам, сознательным и скромным советским гражданам. По той же причине своего высокого профессионального опыта они тут же останавливали других и начинали потрошить их багаж до последней нитки.