Деревня Левыкино и ее обитатели

Мы вошли в ресторан, который оказался обыкновенной немецкой пивной. Зал был полупустой, а у пивного бара сидели и стояли пьяные, как нам показалось, огромного роста и с угрюмыми лицами молодые немцы. Они пили пиво, курили и пели песни, пристукивая в такт пивными кружками. Нам даже показалось, что парни как-то недружелюбно посмотрели на нас, как только мы появились в зале. Мы как бы нарушили их национальный обряд пивопития. Наверное, нам это только показалось. Кельнер провел нас в дальний свободный и темный угол зала. Мы сели за стол. Немецкая обстановка как-то неприятно подействовала на нас. Вспомнились какие-то киноэпизоды из фильмов о фашистской Германии. Стало как-то неуютно. Ни пить, ни есть не захотелось. Геннадий Семенович заказал пиво. Оно оказалось невкусным, может быть, оттого, что пили мы его под невеселый рассказ о печальной судьбе нашего земляка. Он рассказал нам о том, что родился во Мценске в 1932 году. Отец Степан Клименко работал там директором сушзавода (завод по переработке продукции наших подомценских яблоневых садов), а мать – Мария Ивановна – учительница, работала в школе глухонемых. Семья жила недалеко от завода и элеватора, около железнодорожной станции. Геннадий рассказывал так, будто бы шел по нашему городу, будто бы видел его перед собой своими детскими глазами. И я вдруг пошел за ним по своим детским воспоминаниям, по нашему с ним родному городу. Мы шли с ним мимо железнодорожной школы, в которой он успел проучиться до войны один год в первом классе и в которой когда-то, совсем давно учился во второй ступени мой брат Александр. Мы прошли мимо старого монастыря, спустились под гору к мосту через Зушу и прямой улицей на подъем вышли к торговым шатрам на базарную площадь. Мои подозрения оказались чушью собачьей. Мне стало стыдно. Неизбывная тоска и печаль нашего собеседника, с которой он рассказывал о своей Родине, овладела нами. Вопросов мы не задавали, а только слушали его глухой, обреченный на вечную тоску голос.

В 1937 году его отца арестовали, и он его больше никогда не видел. За что арестовали, он не знал. Он говорил, что все домашние и друзья считали арест недоразумением, ошибкой и были уверены в том, что в этом наконец правильно разберутся. Ведь

Степан Клименко, говорили они, был лично известен А. И. Микояну и с ним он поддерживал непосредственную связь. Но время шло, а возврата не было.

Когда я вернулся из поездки в США, то сразу же позвонил во Мценск знакомому мне директору Мценского краеведческого музея Александру Ильичу Безгину. Попросил его навести справки о директоре сушзавода Степане Клименко. Скоро тот сообщил мне, что в газетном отчете о районной партконференции, состоявшейся в 1937 году, из доклада секретаря РК ВКП(б) он узнал, что директор сушзавода Степан Клименко был судим тройкой как враг народа и вредитель в связи с пожаром, при котором сгорел заводской трансформатор.

А там, в Нью-Йорке, в немецкой пивной под громкий говор, пение и стук пивных кружек Геннадий продолжал свой рассказ о том, как началась война и как фашисты уже захватили Орел. А пьяные немецкие парни пели и стучали пивными кружками.

От Орла до Мценска всего пятьдесят километров. Он был занят немцами в октябре. Вот-вот фашисты могли оказаться в нашем городе. Шла эвакуация, а мы, вспоминал Геннадий, не знали, что нам делать. Ему тогда всего восемь лет было. На руках у его мамы была еще бабушка. Второй муж мамы был на фронте. Наконец, было принято решение уходить из дома на восток в потоке беженцев. Маме удалось нанять подводу. На нее уложили кое-какие вещи. Выехали со двора, но хозяин подводы вдруг отказался ехать на восток далеко от дома. Сам он был из недалекой деревни Богдановна и предложил женщинам поехать к нему и переждать там нагрянувшую беду. Согласились. Но в Богдановку очень скоро пришли немцы, и Геннадий с мамой и бабушкой оказался в оккупации. С этого момента его жизнь была сломана. Они с мамой оказались во власти жестоких обстоятельств. Бабушка вскоре умерла, а маму немцы вместе с другими молодыми женщинами и девушками однажды собрали и эшелоном отправили в Германию. Каким-то чудом маме удалось уговорить коменданта, чтобы он разрешил ей взять с собой сына. Так он оказался в Германии. Сначала они были в лагерях, а через некоторое время мама стала работать в хозяйстве крестьянина, где-то западнее Берлина.