Деревня Левыкино и ее обитатели

Младшего сына своего Дядя Федот пережил ненадолго. Он успел, однако, своими руками построить маленькую хибарку для своей жены и старшего сына. Сам в ней он прожил недолго. В последний раз я повидался с ним осенью сорок третьего, во время короткой побывки дома. Дядя был удручен смертью своего младшего сына и тем не менее был очень рад, увидев меня живым и здоровым. Я застал его как раз на строительстве домика. К зиме он собирался в нем поселиться. Кинулся меня угощать вареной картошкой. Слушал мои рассказы с живой войны. А потом сказал: «Немцев-то мы, конечно, разобьем!» И добавил: «Хотелось бы посмотреть, как его, негодяя, судить будут».

Зимой сорок четвертого Дядя Федот скоропостижно скончался. За день до смерти он на своем Заводе имени И. В. Сталина, как всегда, выполнял такелажную работу. А на другой день, в выходной, с сыном Леонидом пошел с салазками в лес по дрова. Оттуда на них старший сын привез его домой уже бездыханного. Спилили они тогда березу, рассказывал Леонид. Отец отложил пилу и вдруг повалилися на бок и испустил последний вздох. Похоронили старого матроса-тихоокеанца, мценского крестьянина, рабочего-грузчика с автогиганта ЗИС на Лосиноостровском кладбище. В следующий отпуск с войны я его уже в живых не застал. А когда кончилась война, никто мне уже не мог показать места его захоронения. Оно быстро затерялось без надгробного знака среди таких же горемычных безымянных могил.

Род Дяди Федота не получил продолжения. Старший сын его Леонид прожил какой-то странной жизнью. На войну он не попал за негодностью к военной службе, в связи с очень плохим зрением. Высшее образование в Институте инженеров транспорта он так и не получил. За какой-то проступок он был отчислен. Долгое время он это скрывал от родителей. Делал вид, что все идет нормально. Каждый день ходил, якобы, на занятия, а потом после тоже, якобы, окончания института, каждый день ездил на работу в какую-то радиолабораторию на станцию Чкаловская. Тайну его разгадала только моя Мама. Как-то однажды она на чердаке, среди сваленных там книг случайно нашла его зачетку, а в ней выписку из приказа об отчислении из института. Мама никому об этом не говорила. Сказала только мне. Кроме нас, никто так ее и не узнал. Леонид делал вид, что работал, а все родственники в это верили. Он был человеком талантливым и науку в институте постигал успешно. Не окончив его, он тем не менее сумел воспользоваться полученными знаниями в радиотехнике и на жизнь свою скромную зарабатывал частным промыслом по ремонту радиоприемников и телевизоров и был известен в нашем поселке как хороший мастер, имел клиентуру. В общем, Леонид Федотович всегда выглядел человеком при деле, ходил на работу, возвращался с работы, ездил, как он говорил, по филиалам свой лаборатории.

Думаю, что в такой странный образ жизни он вошел незаметно для себя, однажды постеснявшись поделиться с близкими своей неудачей. Выйти из этого самообмана он не мог. Настоящей семьей он не обзавелся. Сошелся он как-то с одной девушкой-студенткой Клавой Пузыревой. Во время учебы в Автодорожном институте она жила в доме моих родителей вместе со своими однокурсницами. Институт арендовал тогда часть нашего дома для общежития. Не расписываясь, не беря на себя обязательств, они тем не менее сошлись характерами и построили какую-то совместную жизнь. Она не разрывалась и продолжалась многие годы вплоть до трагической гибели Леонида.

Но истинная тайна его жизненной неудачи все-таки стала известна. Как-то летом в день своего рождения Леонид провожал гостей. Было это вечером. И вдруг около его дома на него беспричинно напали пьяные околомагазинные хулиганы и сильно избили. Прохожие вызвали «скорую помощь», и его отвезли в больницу. По факту хулиганства и разбоя было открыто уголовное дело, началось следствие. И тут неожиданно выяснилось, что у Леонида не было паспорта, что он никогда и нигде, то есть ни в каком официальном учреждении или на производстве, не работал. Иначе говоря, наш двоюродный брат оказался «гражданином без паспорта», «человеком без определенного рода занятий». Наше, то есть его родственников, удивление невозможно было ничем объяснить, кроме как необычностью его характера и поведения, нетребовательностью и безответственностью к самому себе.