Деревня Левыкино и ее обитатели

Среди своих товарищей по партии коммунист М. И. Ушаков пользовался уважением и авторитетом. Его избирали в различные партийные органы и даже в состав Орловского областного комитета ВКП(б). Как коммунист с дореволюционным партийным стажем он был делегирован на конференцию Международной организации помощи революционерам (МОПР), которая состоялась в Москве в начале тридцатых годов. В один из дней работы этой конференции мы с Мамой ехали на трамвае через Театральную площадь, украшенную призывами к пролетарской солидарности и портретами вождей международного коммунистического движения. Мама тогда почему-то шепотом сказала мне, что здесь, на этом съезде участвует и дядя Миша. Мне показалось, что она боялась сказать это громко. В этот раз сестра и брат не встретились. Время взаимного отчуждения еще не прошло. О нашем проживании в Москве дядя Миша знал, но желания увидеться не имел. Эта отчужденность мне была непонятна и обидна. Я тогда был уже пионером и даже членом МОПР. А дядя нас за своих не считал.

Потом, когда наши отношения наладились, дядя Миша подробно рассказывал об этом конгрессе и о других всесоюзных собраниях, где ему приходилось быть, о своих непосредственных встречах с М. И. Калининым, Н. К. Крупской, Молотовым, Микояном, с коммунистами зарубежных компартий. Меня, однако, удивляло то, что Михаил Ильич очень мало говорил о Сталине. А Мама как-то рассказала, что однажды в деревне она спросила у него про Сталина: откуда он взялся. И будто бы дядя Миша ответил, что ничего о нем не знает, кроме того, что и всем было известно из газет.

Мне вспомнилось это не для того, чтобы представить дядю Мишу как человека из необычного меньшинства партии, имевшего какую-то свою точку зрения на личность Сталина. Он был таким же, как и многие ему подобные рядовые коммунисты. Он просто тогда не знал Сталина, который не обрел еще титула «вождя и учителя». Ни устав, ни программа ВКП(б) не обязывали его низкопоклонствовать перед этой личностью. Он принадлежал к тому поколению коммунистов, которые не сомневались в своем праве мыслить и говорить сообразно своему пониманию дела. И он не сомневался в том, что кто-либо сможет упрекнуть его за это. Главным кумиром у моего дяди оставался всегда Петр Петрович Шмидт. Он не знал, что его герой никогда не был коммунистом. Наоборот, он был уверен, что его матросский вожак был настоящим коммунистом. Его фотография по-прежнему стояла в доме на пустой от икон божнице. Политических знаний, чтобы понять все тонкости и нюансы революционной борьбы, у него не было. Политическую учебу он постигал на практике и чаще непосредственным эмоциональным восприятием идей и лозунгов. Получаемого от этого революционного заряда правосознания было достаточно, чтобы проводить заданную классовую политическую линию в масштабах местных условий.